— У меня возникла идея, — заявил Борис.
— Как, опять? — не очень удивился Махабир, который был хорошо осведомлен о бесчисленных проектах собеседника. — И что же на этот раз?
— Напитки, — ответствовал Борис, щелкнув пальцем по рюмке.
— Только не алкоголь, — запротестовал Махабир. — Помнишь, чем окончилась эпопея с твоим ликероводочным заводом в Куч Бихаре? — Полный провал. Все дорогостоящие материалы и оборудование тогда пошли прахом.
— Именно это я имею в виду, — пояснил визави. — В Непале нет запрета на алкоголь, и не вводился сухой закон, как это было сделано в Индии. Пойми, если бы нам удалось построить спиртовой завод в Непале и централизовать производство алкоголя, это привело бы к фантастическому росту доходов правительства за счет налога на продажу этого зелья. В тераях много сахарного тростника, и если все это подытожить, это будет для тебя означать начало промышленного производства. А что касается оборудования, то оно у нас есть в полном комплекте в Куч Бихаре, уже не говоря о технологии.
В Непале всеобщей слабостью является потребление «ракши» (местной рисовой водки), и потому Махабир был вынужден согласиться с тем, что воплощение новой идеи Бориса в жизнь позволило бы наполнить пустую казну государства.
При поддержке Махабира в качестве министра промышленности Борис немедленно приступил к всестороннему изучению данного вопроса. Незамедлительно проведенное исследование показало, что качество алкоголя, производимого в Непале, оставляет желать лучшего. В стране практически не было какого-либо государственного контроля в этой сфере, а налог на продажу напитков мог легко быть увеличен не менее чем двадцатикратно. Этой информации было вполне достаточно для того, чтобы воспламенить творческий гений Бориса и внушить ему оптимизм по поводу данного прожекта.
Вскоре Борис снова вылетел в Катманду. На этот раз его сопровождали Ингер и двое их сыновей. Второй сын Александр родился за девять месяцев до этого дня, в феврале 1951 г. Вместе с ними была и мать Бориса, Мария Александровна Лисаневич.
В Катманду Борис немедленно приступил к работе. Цифры, эти странные символы, никогда не были его коньком, но он всегда вносил в них целую гамму своего богатого воображения. На бумаге проект выглядел замечательно и, казалось, план его воплощения вполне обоснован, что было редкостью в предприятиях Бориса. Махабиру предстояло ввести необходимый акцизный сбор, а Борис должен был заняться производством и сбытом алкогольной продукции.
Ингер, Борис и все их семейство разместились в небольшом деревянном бунгало в пригороде, откуда открывался вид на вечные снега горных вершин и многочисленные пагоды Катманду. Однако в тот день, когда они устроились с жильем, им стало ведомо, что у Непала нет нормальных связей ни с одной страной, а вскоре к огорчению Бориса он узнал, что Непал еще не готов к введению такой умудренной системы, как акциз на алкоголь.
Борис начал понимать, насколько государственный строй Непала отличается от сложившегося в цивилизованном мире тогда, когда в первый раз попал в правительственное учреждение, огромную резиденцию последнего премьер-министра из династии Рана. Говорят, что это здание, именуемое Синга Дурбар, представляет собой самый большой резидентский дворец на всем Востоке.
За год до приезда Бориса дворец еще был заселен. Его обитателями были 1500 слуг премьер-министра Мохана Шумшер Юнг Бахадур Рана. Это было огромное белое здание в стиле барокко. Все детали его отделки, чугунные ворота, вычурные люстры, узорные зеркала и каррарский мрамор были доставлены в Катманду на загорбке носильщиков.
Когда Борис впервые попал в этот четырехэтажный дворец, то с изумлением обнаружил, что во всех его помещениях на скамейках, сложив по-турецки ноги, сидят тысячи писцов, пользующихся в качестве канцелярских принадлежностей кисточками с краской. Такой была «администрация», с которой ему предстояло иметь дело.
О пишущей машинке там и слыхом не слыхивали и, само собой разумеется, движение правительственной документации тормозилось еще хуже, чем, скажем, при административной системе императорского двора в древнем Китае. Лишь немногие чиновники владели английским языком, т. к. при режиме Рана поездки в Индию запрещались.
До 1950 г., даже если члены семьи премьер-министра захотели бы съездить в Индию, им приходилось либо симулировать приступ аппендицита, либо отращивать бороду и бежать из страны инкогнито.
Политика в Непале была и до сей поры остается на уровне дворцовых интриг средневековья. История страны за последние сто лет напоминает самые диковинные страницы «Приключений Алисы в стране чудес».
Юнг Бахадур Рана, бывший первым премьер-министром династии Рана, захватил власть в 1845 г., хладнокровно убив своего родного дядю. Затем он в одночасье истребил всех противников королевы, с которой поддерживал дружеские отношения. В этой кровавой бойне, известной как резня Кот, погибли сотни членов аристократических семей.
После этого Юнг Бахадур Рана отправил в ссылку королеву, жаждавшую продолжать бойню, и стал полновластным хозяином страны. Он пережил дюжину покушений на свою жизнь. После него были последовательно умерщвлены еще три премьер-министра, и до 1949 г. убийство правителя Непала было обыденным делом для захвата власти.
Даже отцеубийство в высшем слое непальского общества не является исключением в истории страны. И, напротив, естественная смерть являлась редким исключением для любого непальского властителя.
Такой консервативный уклад жизни характерен для всей бюрократии Катманду. Что же касается простых непальцев, далеких от политики, то их жизнь идет отнюдь не в соответствии с предписаниями руководства страны, чья власть никогда не распространялась за пределы долины Катманду.
Такой была обстановка и в тот год, когда Борис сделал попытку «начать бизнес» с местными властями. Вскоре он обнаружил, что даже летосчисление, принятое в стране, было воспринять чересчур сложно. Практически на каждый день приходился какой-нибудь праздник, сопровождавшийся разнообразными религиозными церемониями, что было связано с тем, что большая часть населения страны соблюдала как индуистские, так и буддийские каноны.
Даже в 2007 г. по непальскому календарю, что соответствует 1951 г. европейского, в глубине страны по слухам приносились человеческие жертвы. Ежегодно тысячи быков, коз и кур обагряли своей кровью жертвенные камни бесчисленных святынь Катманду.
Трудно было придумать более неподходящее место для того, чтобы начать бизнес. Борису пришлось попытаться преодолеть массу самых неожиданных препон.
Рождение в сентябре 1953 г. третьего сына Николая стало для него дополнительным стимулом удвоить усилия. Укрепившись в своем предприятии, он начал попытку реализовать свой план строительства ликероводочного завода. В симпатичное бунгало Лисаневичей частенько наносил неожиданные визиты король Трибуван, приходивший выпить чего-нибудь или поужинать. Такое необычное внимание вызывало зависть в окружении короля и сплетни в городе.
Однажды вечером в гостях у Бориса были два молодых секретаря британского посольства, когда внезапно появился король Трибуван. На следующий день британский посол был необычайно раздражен, обвинив своих ни в чем неповинных подчиненных в том, что они, не испросив официального разрешения, встречались и беседовали с Его Величеством. Король встречался с Борисом, пренебрегая протоколом, т. к. помнил об их дружбе, зародившейся в Калькутте, когда Его Величество фактически был пленником премьер-министра.
В свою очередь, и Борис часто навещал короля, который жил в небольшом бунгало в дворцовой усадьбе. Дело в том, что сам большой дворец сильно пострадал от страшного землетрясения 1934 г., когда погибли две сестры короля. К сожалению, здоровье короля пошатнулось. Из Калькутты вызвали друга Бориса, доктора Рональда, венецианского кардиолога. Он остался в Непале на несколько месяцев, но Его Величеству становилось все хуже и хуже. В конце концов, было решено отправить короля в Цюрих на специальное лечение. 13 марта 1955 г. Борис узнал о кончине короля в цюрихской клинике.
— Это был первый и последний раз, когда я видела Бориса плачущим, — вспоминает Ингер. Борис потерял близкого и настоящего друга.