С невероятным трудом я поднялся на вершину. Однако подняться — это полдела, надо еще и вернуться, потому что, если не вернешься, все равно, поднялся ты или нет. Об этом я подумал, лишь стоя на вершине, когда окинул взглядом синее небо, край которого окрасили золотом и кармином последние лучи заходящего светила. Дурное чувство охватило меня, и я стал поспешно спускаться. Но было уже поздно. Стемнело, когда я был на середине пути вниз. Часто приходилось мне слышать: «он провел ночь без сна», «он не спал всю ночь». Но разве можно сравнить бессонную ночь дома, в тепле и покое, с бессонной ночью на горной вершине, в царстве снегов и льдов, видений и всякой чертовщины? Тем более если тебе пришлось провести эту ночь без палатки и без спального мешка. Хуже холодной ночевки, наверное, мало что может быть для альпиниста.
Ни вперед, ни назад продвигаться я не мог, и холод уже овладевал мной, холод и страх. Все мое существо заполонил страх.
«Ни одна душа не знает, где ты находишься. Кто догадается, что ты застрял на вершине Виа-Тау и замерзаешь? Кто пойдет по твоему корявому следу, кто отыщет тебя? Отец? Друзья? Но ведь ты ни словом, ни звуком не обмолвился с ними об этой Виа-Тау! — в отчаянии думал я.— А может быть, это просто штучки шашишеби? Может, это они сбили тебя с пути, завели сюда, чтобы погубить? Скольких знаменитых охотников они одурачили и погубили таким вот образом, а тебя им и вовсе нетрудно провести...»
И я покорился уготованной мне участи. Я застрял на крохотной, в один квадратный метр, площадке, застывший от холода и страха перед таинственными звуками горной ночи.
предупреждающе и устрашающе шептал где-то в темно-сером пространстве старец-сказитель.
Но надо выдержать, надо как-то взять себя в руки, приободриться, не то они сбросят меня в пропасть. И никто на свете не узнает, как я погиб и где.
Но если даже я не разобьюсь, уцелею, как устоять перед все усиливающимся холодом? Надо что-то предпринять, иначе на дикой вершине Виа-Тау останется мое жалкое ледяное изваяние... На счастье, в памяти всплыли вдруг слова Белого старца. Однажды ему тоже пришлось провести ночь на перевале, и, чтобы не замерзнуть, он до самой зари плясал «Шинаворгили»...
И я со всей серьезностью и сосредоточенностью стал прыгать и размахивать руками. Я так утрамбовал свою площадку, что мне позавидовали бы рабочие, трамбующие асфальт. Порой, несмотря на прыжки и скачки, меня одолевал сон, голова моя клонилась книзу.
В прошлом году мой двоюродный брат, опытный и бывалый шофер, разбился на трассе Зугдиди — Местиа. Сперва мы не знали, что с ним, и не особенно волновались, думая, что он свернул в какой-нибудь из ближних городков, подвозя кого-то из друзей или знакомых. Но спустя неделю после его исчезновения пассажиры автобуса, совершавшего рейсы по тому же маршруту, заметили на берегу Энгури выброшенные водой матрасы. А брат вез в Местиа именно матрасы для больницы. Мы поняли, что он стал жертвой аварии. Принялись его искать. Проследовали берегом Энгури вплоть до самого моря, но нигде не обнаружили ни машины, ни брата, словно земля поглотила обоих. Наконец на широком, совершенно спокойном отрезке магистрали мы обнаружили следы автомобильных по- ' крышек, ведущие к обрыву.
— Раз он ехал ночью один, надо было петь,— сказал самый старший из Хергиани,— или остановиться где-нибудь и ждать зари.
Так и не нашли мы двоюродного брата. Ни машины его никто нигде не видел, хотя бы обломков,— ничего. Ничего, кроме того рокового следа, что вел к обрыву. По-видимому, Энгури увлек свою добычу в море.
«Надо было петь, раз он ехал один»,— припомнились мне слова моего родича. И я запел дрожащим, прерывающимся от страха и холода голосом:
«Дала коджас хелхважале, рэроша, раша...»
Я пел о богине охоты, просил у нее помощи и поддержки.
Спел я и «Лилео» — древний гимн солнцу. В нем обращаются к светилу с просьбой поскорее взойти из-за гор и рассыпать свои всеутешающие животворные лучи. И я просил золотое светило поскорее рассеять мрак, осветить звериные тропки Виа-Тау, невидимые и неизвестные мне, помочь найти один-единственный безопасный путь — обращенный к Холанарским полям снежный склон, по которому я, может быть, сумел бы благополучно спуститься с этой недоброй вершины.
...С тех пор я знаю:
Если не хочешь, чтобы сон сморил тебя, не хочешь безвременно погибнуть — пой!
В тот же год Михаил занял первое место в соревнованиях по скалолазанию на первенство лагеря. Затем он одержал победу в соревнованиях на первенство ущелья Адил-Су и завоевал право на участие во всесоюзных соревнованиях.
В Крыму, на склонах Крестовой горы, в которых участвовали сильнейшие альпинисты СССР, он стал чемпионом.
Осень 1952 года оказалась счастливой для Михаила Хергиани, до тех пор никому не известного молодого альпиниста, скромного, неразговорчивого парня из высокогорного уголка Грузии — Сванэти. Эта осень принесла ему первые золотые трофеи, которые отныне будут приумножаться год от года.
Имя Михаила Хергиани зазвучало в альпинистских кругах различных стран.
Перед глазами моими вставали снежные вершины, чистые, гордые, неприступные и недосягаемые — и тем более манящие.
«Но ведь и там состязания, такие же, как и в спортзалах, на борцовских коврах? Зачем же я так стремлюсь туда?» — мучили меня порой сомнения. Потом я понял — да, верно, в горах тоже идет состязание, но не с равными, а с могучими заоблачными гигантами...
Вероятно, в человеке изначально заложено стремление к борьбе и так же изначально обозначен путь в жизни, которым пойдет каждый. Мой путь звал меня. Мой путь был к вершинам...
ВОЗМУЖАНИЕ
Он сравнительно недавно пришел в альпинизм, но блестящие успехи сразу выделили его изо всех. Он проявил такой яркий альпинистский характер, такие способности, что все только диву давались.
Уравновешенность и выдержка необходимы в горах. У него эти качества были в крови. Уравновешенность и выдержка с детства удивительно сочетались в нем с живостью и неугомонностью. С возрастом эти качества обозначились еще резче. Пока он был новичком, резвость и неугомонность брали верх, но когда юношеский пушок над верхней губой сменился усами, когда он впервые почувствовал всю тяжесть ответственности за свои действия, впервые испытал радость победы, возобладали уравновешенность и выдержка.
Теперь, когда говорили о Михаиле, его коллеги в первую очередь отмечали его поразительную способность владеть собой в любых обстоятельствах.
Альпинист должен быть требователен не только к себе, но и к товарищам, должен быть принципиальным, последовательным и — уметь идти до конца. Эти качества особенно необходимы мастерам спорта, которые имеют право возглавлять сложные альпинистские экспедиции. Михаил пока что был слишком молод, но вскоре и ему это предстояло.
ГРАН-ЖОРАС
В 1967 году в Шамони съехались сильнейшие альпинисты, представлявшие около 30 стран мира.
Нам, участникам сборов, объявили, что группам дается полная свобода в выборе вершин и маршрутов, а также в выборе пункта выхода на трассу.
— Давай попробуем Гран-Жорас,— предлагаю я Славе Онищенко.— Не говоря о сложности, само название ее, по-моему, звучит очень симпатично...
Слава соглашается, и мы идем на Гран-Жорас!
Последние три года Северная стена оставалась нетронутой из-за труднодоступности ее снеговых и ледовых склонов. Но на нынешних сборах каждый стремится показать себя, что вполне понятно: необходима сенсация, иначе никого не удивить. Поэтому многие устремились к этой вершине, и у выхода на Северную стену стояла очередь. Мы со Славой записались. Затем горным трамвайчиком поднялись к хижине высотников, находящейся у подступов. В хижине гомон и гвалт. Все собираются выходить, но не выходит никто. Испанцы уже довольно давно вышли на трассу, поляки, чехи и японцы пока сидят. У японцев сорвался кто-то из членов группы, они вернулись обратно, но, как свойственно смелым и отважным людям, не отступают и собираются возобновить штурм, едва полегчает товарищу, который отделался легким ушибом.