Это было в 1937 году.
...После Муратби были Алеша и Гио. А после них был Габриэл...
...Наша группа оставила позади вершину Южной Ушбы пятой «б» категории трудности и взяла курс на возвышающийся к востоку пик Щуровского (тоже пятой «б» категории трудности). Его мы покорили с северо-восточной стороны.
После того начался штурм Малой Ушбы с плато. С плато и с Малой Ушбы мы продолжали визуальный наблюдения за «нашей стеной». Особое внимание обращали на ее поведение, потому что больше всего опасались опять-таки камнепадов и лавин.
Предварительные восхождения завершились покорением Центральной Шхелды с Северной стены «б» категория трудности).
Во время этих восхождений, которые продолжались с 10 июля по 10 августа, мы прошли три стенных маршрута пятой «б» категории трудности и совершили несколько восхождений высотного характера. Каких-либо изменений в составе основного штурмового ядра не произошло. Члены экспедиции вошли в хорошую спортивную форму и были готовы к выполнению главной задачи.
8 августа группа отправилась из альпийского лагеря «Шхелда» и снова пришла на плато Ушбы, чтобы наметить путь отступления. Не исключено было, что погода или еще какое-либо препятствие заставит повернуть назад. Правда, до сих пор мы и не помышляли об отступлении, но неожиданно, когда, пожалуй, все дела были закончены, Пирибе Гварлиани завел речь об этом проклятом отступлении. Во время штурма Зеркала руководство группой поручалось ему. И, вероятно, в его компетенцию входило наметить на всякий случай вспомогательный путь и путь отступления.
— Э-э, говоришь тоже! Отступление!..— сплюнув сквозь зубы, пробурчал Шалико Маргиани.— Чем возвращаться с плато Ушбы, мне лучше вовсе не спуститься оттуда, понял?..
Но Пирибе настойчиво этого требовал, а он был нашим начальником. Умение отступить вовремя альпинисту так же необходимо, как и умение идти вперед. В альпинизме отступление иногда — ступень к победе, как и на поле боя. Не помню, кому из знаменитых альпинистов принадлежат слова: «Да здравствует отступление, ибо все другие пути исчезли».
Итак, направились к плато Ушбы. Ребята скрежета ли зубами от злости, обвиняли Пирибе — все это твои фокусы, но подожди, спустимся в Местиа, мы тебе покажем!..
Лишь позднее мы оценили, сколь полезными оказался для нас этот путь назад. Он убедил нас в том, что основной лагерь надо разбить на середине кулуара, пролегающего на пересечении Чатини с Северной Ушбой, у основания Черной скалы, словно бородавка торчащей на 3500 метров над уровнем моря. Вспомогательный и наблюдательный отряды должны расположиться в конце Чаладского ледника, на гребне Легвмерского хребта. По мере продвижения вперед штурмовой группы вспомогательная группа должна постепенно отходить назад, перейти на ледник Гули и ожидать нас там.
Благодаря этому пути мы сумели также составить план трассы и перенести его на бумагу.
С точки зрения рельефа и уклона мы разделили маршрут на четыре части:
1. Комбинированный участок. Уклон в среднем 65 градусов.
2. Скалистый склон, 95 градусов.
3. Комбинированный участок, 65 градусов.
4. Предвершинное снежное ребро, 35 градусов.
Горизонтальное расстояние от исходного пункта до вершины составляет не более трехсот метров, а разница высоты между основным лагерем и вершиной Северной Ушбы — приблизительно 1300 метров. Если же исключить из общего объема уклон предвершинного гребня, не превышающий 35 градусов и потому малозначительный, уклон так называемого Зеркала Ушбы достигнет в среднем 90 градусов. Разумеется, уклон не равномерный на всех участках, местами он увеличивается, местами уменьшается.
9 августа мы осмотрели подступы к стене со стороны Чаладского ледника. 10 августа были в Местиа. Здесь, отдохнув, мы еще раз мысленно проследили маршрут и вместе с начальником нашей экспедиции, заслуженным мастером спорта Сандро Гвалиа, руководителем группы Бекну Хергиани и другими продумали каждую мелочь. Опираясь на наши впечатления и наблюдения, проанализировали маршрут, вычислили время, необходимое на штурм. Установили, на каком участке кто с кем будет в связке. Выход на маршрут назначили на 12 августа. Для отдыха осталось всего два дня. Этого было недостаточно, чтобы собраться с силами, но мы боялись потерять форму, а также упустить погоду.
НОЧИ ТЯНЬ-ШАНЯ
— Воды!.. Эй, кто там... воды-ы!..
К стону присоединяется вой и свист ветра. Те, кто лежит в палатке, слышат этот стон, но у них своя беда, своя забота. А глас вопиющего снова и снова разрывает безмолвие, нарушаемое еще лишь безумными завываниями ветра.
— Воды!.. Помогите, воды!..
В соседней палатке, где лежат двое, начинается возня.
— Скорее, Минаан, скорее...— дрожащим голосом просит лежащий в спальном мешке обессиленный человек,— помоги ему, Минаан, жалко его...
Минаан не отрывает глаз от посуды, стоящей на включенной газовой плитке. Посуда полна снега. Снежный ком постепенно опускается вниз ко дну, тонет в кипящей воде, словно корабль.
«Скорее, скорее, скорее!» — звонят невидимые колокола.
Но снег упрямится, это перевоплощение ему неприятно, и он старается продлить минуту, секунду своего изначального состояния...
Минаан подходит к больному. Тот дышит хрипло и стонет...
— Давай руки!
— Руки? — удивляется стонущий.
— Давай руки, понял?
— Руки? — он напрягает сознание.
— Да, да, руки.
Медленно, с трудом больной выпрастывает из спального мешка обмороженные руки и опускает вдоль тела.
Минаан начинает яростно их массировать, согревает своим теплом. Сильными пальцами растирает замороженные мышцы, растирает, мнет, массирует — точно месит тесто для хинкали.
— Нет... нет... не надо!..— сопротивляется больной.
— Молчи... молчи, это необходимо!
— Не надо... нет!..— он пытается высвободиться, но сил не хватает.
Котелок пыхтит, клокочет, но снег все еще не растаял полностью. У Минаана есть время: пока снег превратится в воду, он может работать.
— Дай ему воды, дай...— говорит больной.
— Пока не растаял, понимаешь? Не растаял, будь он неладен!
Минаан продолжает растирать, месить руки, они постепенно согреваются, в застывших капиллярах оживает кровь.
— Сперва дай ему воды, сперва ему...— больной продолжает сопротивляться, пытается высвободиться, но Минаан с такой силой держит его руки, словно борется с палаваном во дворе церкви Спасителя. И стоят, смотрят на их поединок: по одну сторону — лагамцы, по другую — сэтместийцы.
— Не осрами нас, Минаан,— подбадривают его свои.
— По справедливости, по справедливости, без снисхождения,— кричат и сэтместийцы. Стоит несмолкаемый гул.
— А ну, Минаан, давай! Сам знаешь, Минаан, не подкачай! — раздаются громкие голоса. Тэтнэ Антол кричит из Ланчвали, и отец тоже что-то говорит, а Бекну молча объясняет что-то знаками.
«Скорее... скорее... скорее» — вопит ветер, стучит в борта палатки. А котелок булькает, пыхтит, клокочет. Белый корабль потонул.
— Я скоро приду, слышишь, скоро приду...— громко кричит Минаан товарищу и укутывает ему руки, укладывает в спальный мешок.— Я сейчас же вернусь...
— Воды!.. Воды...— доносится из соседней палатки.
— Воды! Воды-ы-ы!..— визжит, стукаясь о борта палатки, ветер.
Минаан ползком продвигается к палатке. Пространство, кажется, трепещет в тисках льда, вой и свист ветра плачем и причитанием отдаются вдали. Ни мерцания звезд, в чьих владениях они сейчас находятся, ни каких-либо других ориентиров. Все объял непроглядный мрак. Не существует больше городов, освещенных яркими лампионами, ни переливающихся солнечными блестками морей нет на свете, ни уютной проселочной дороги, которая ведет к дому и теплу. Есть только мрак, только снег, только льды и ветер. Есть бездна, и морок, и глас вопиющего в этой пустыне, и страх смерти. Пляшет он, страх, поет победную песнь. Смерть вот-вот схватит их. Это смерть кричит «воды-и-и-и-ииии!..» жутким, убийственным голосом. Какой же страшный, леденящий кровь голос у смерти, голос таинственный — зов того света...