— А вы, господин Усинский, никак к гусарии Вишневецкого имели отношение? — живо поинтересовался сыщик. — Вернее, ваши предки?
Усинский стушевался по непонятной причине. Мне показалось, что он не полагал наличия энциклопедичности знаний истории местных краев у сыщика.
— Д-д-да… — выдавил он. — Усинские всегда входили в состав «Крылатых»…
Совершенно неожиданно в трапезную вновь ворвалась Анна, прервав брата на полуслове. Фурия в ней явно импонировала мне более, чем холодная рыба печали. Рыба-солнце.
— Вот! — она швырнула на стол перед Усинским письмо, лист, сложенный конвертом — со взломанной сургучной печатью. — Видишь? Это я обнаружила в своем бюваре, в ночь ее пропажи…
Ханжин опередил всех, схватив письмо. Вышло не совсем почтительно, но сыщику было наплевать на знаки приличия — он работал.
Вверху листа было написано: «Анна,».
Именно так — имя с запятой. Остаток листа был девственно чист.
— Почему ты скрыла это от полиции, от Лестревича? — теперь настала очередь Усинского для того, чтобы взъяриться.
— Потому что я тебе не верю! — выпалила Анна. — ты ускакал в ночь ее исчезновения, убедившись, что я сплю! А я не спала и видела, что ты увозил что-то верхом на Апаче, что-то ужасное, по виду похожее на… на…
— Труп вашей свояченицы, так? — холодно спросил Ханжин.
Истерика охватила Анну. Ее била крупная дрожь, зубы стучали похлеще кастаньет, и мне пришлось силой увести ее на турецкий диван в углу трапезной. Отодвинув непомерных размеров кальян, я убедил ее прилечь.
У стола меж тем разыгрывалась любопытная сцена.
Я заметил, что Ханжин в какой-то момент разговора ушел в себя. Он продолжал механически наблюдать за Усинскими, якобы внимая тому, что говорили брат и сестра, но я точно знал — мой друг работал. Он был и здесь, в кабинете, и не здесь; это был тот редкий момент, когда вся мощь его мысленной силы, неукротимый локомотив его дедуктивного экспресса таранили загадку, о которой пока только он имел представление.
Вдруг он вскочил, выхватил письмо из рук помещика и быстрыми шагами, почти бегом, вышел из кабинета. В ответ на недоуменный взгляд Усинского я извинительно повел плечами.
Ханжин вернулся через пару минут. С листка, которым он торжествующе размахивал в воздухе, летели брызги. Похоже, он смочил поверхность бумаги вполне определенной жидкостью. Цвет капель и характерный запах, распространившийся в трапезной, не оставляли сомнений в происхождении этой жидкости.
Я онемел. Ханжин воспользовался туалетом для того, чтобы оросить письмо…
Усинский с негодованием приподнялся на стуле, но я решительным жестом остановил его.
— Вот, Брянцев, видите? Я знал, я догадывался!
В подобные моменты мальчишечье торжество в ордынских глазах сыщика всегда служило мне катализатором для собственного азарта расследования. Не обращая внимания на налившееся пурпуром гнева лицо помещика, я выхватил из рук Ханжина лист, который сочился янтарными каплями.
Чуть вправо от надписи «Анна,» и ниже, почти по центру, проступал рисунок, по всей видимости выполненный симпатическими чернилами. На рисунке, сделанном с трогательно-детской угловатостью и схематичностью, некое животное вроде собаки впилось зубами в ногу особи женского полу. В этом сомневаться не приходилось: фигура была одета в символическое платье.
Я разочарованно вернул листок Ханжину.
— И что?
Сыщик гневно взмахнул листом, отчего в воздух взлетела очередная порция капель.
— Ну же, Брянцев! Акро…
Меня осенило. Ну, конечно же!
Я снова впился глазами в рисунок. Ханжин пребольно стукнул меня в висок своим лбом, тоже наклонившись к бумаге.
Мы лихорадочно заговорили — одновременно, перебивая друг друга.
— Собака… — Нет-нет, не собака, видите, у нее морда короткая и круглая… — Кошка… — Да нет же, для кошки слишком зверь велик. — Старуха? Ведьма? — Нет-нет, скорее всего… (мы оба воскликнули почти одновременно) Бабушка!!! — Дальше, дальше!
Ошеломленный Усинский наблюдал за нами, проглотив язык.
— Хорошо. Зверь — леопард? Лев? («Откуда здесь львы, вы в своем уме, Брянцев?») Ладно, а что зверь делает? Кусает? Кусает, да? Значит, лев («Да какой, к лешему, лев?!»), ну хорошо, зверь икс кусает бабушку. Получается пока, что… Да подвиньтесь же, Ханжин!
— Зверь икс — это тигр, — вдруг раздельно и отчетливо сказала Анна, которая незаметно встала с дивана и подошла к столу. Реакция Усинского была совсем странной: