- Ну, раз мы решили действовать таким образом, то пойду я к Барту, поедем проводить обыск в ее жилье.
- Я понял, герр Шульц, сейчас выпишу ордер.
- Звонить Нотхакеру не станете?
- Он уже звонил сам перед вашим приходом. Волновался по поводу отчета. Но там все не идеально, но не угрожающе: хищения медикаментов были, но не масштабные. Так что Доброжельский сэкономил нам время, пристрелив воровку. Да и мои информаторы не доносили о массовой торговле лекарствами из госпиталя на рынке. Хоть в этом вопросе все более-менее.
- Знаете, Зайберт, я подумал о том, каково нашим солдатам в частях, которые расквартированы в Советах. Если здесь все не очень спокойно, то там...
- Там идет война. Не хуже, чем на фронте, а может, даже и страшнее. Ведь на фронте четко понятно, где враг, а в занятых поселениях днем он может быть крестьянин, а ночью кровавый бандит. Днем улыбается и жмет руку, а ночью режет тебе горло. Большевики промыли им головы крепко, но, ничего, некоторое время, немного воспитательных мер, и они поймут, что шутить с нами нельзя. Подчинение будет равно выживанию, а кто с этим не согласен, тот просто прекратит свое существование. Мы принесли им свободу от колхозов, а они ответили убийствами и нападениями. Я там был, видел собственными глазами, что вытворяют эти недочеловеки.
- Как-нибудь расскажете, герр зайберт.
- Конечно. Это заставляет по-иному смотреть на войну, которую мы ведем. Она отличается от всего того, что мы знаем из истории, а вы вот видели лично во Франции. Война на Востоке это сражение за будущее нашей расы. Не только немцев. Мы делаем великое дело, взвалив на себя груз ответственности за всю Европу.
- Во Франции тоже было нелегко, - заметил сыщик. - Я ведь был там.
- Но вы воевали хоть и с врагом, но с врагом, черт возьми, культурным. С людьми воевали. А мы воюем с животными.
Шульц хмыкнул: нет, он, конечно, видел тогда французов и даже пару раз дрался с ними в окопах, но в основном он видел взрывы, взрывы и еще раз взрывы. Он воевал не с людьми, он воевал со снарядами, а людей практически не видел. Но это было его личное восприятие тех событий, и он не сомневался, что разные люди по разному ощущали себя на той войне. Но Зайберту это вряд ли будет интересно. У каждого своя война.
Глава 29
Когда он, словно вор, ковырял ножом нехитрый замок на двери Татьяны, то чувствовал себя несколько странно: ему приходилось совершать в жизни плохие вещи, но он никогда и ничего не украл, никогда не вламывался в чужое жилище, но иного выхода у него не оставалось. Он дождался, пока соседка уйдет на работу, даже проводил ее до калитки. Судя по ее поведению, она абсолютно не помнила, что произошло ночью, выглядела, конечно, немного смущенной и не выспавшейся, даже извинилась перед ними за свое стремительное опьянение, но глаз не отводила, когда интересовалась, где Косматкин умудрился поранить руку. Задавая этот вопрос, она смотрела ему в глаза, и он не мог прочитать в них хитрости. В них светилась скорее забота, забота без тени тревоги. Она явно не помнила, что произошло ночью. На мгновение ему даже показалось, что все его подозрения — бред собачий, однако замок поддался, и он зашел внутрь.
Мария отправилась к соседке-подружке, а из опыта таких ее визитов, он знал, что их встречи краткими не бывают. Сначала он тоже хотел бежать к Доброжельскому, но сперва все же решил удостовериться в своих догадках, а не причудилось ли ему с пьяных глаз.
Все в комнате было, как и ночью, только постель прикрыта цветным покрывалом. Сейчас он различил тонкий аромат цветочных духов и внимательно осмотрелся. Да, хаос здесь напоминал ему комнату родственницы, только у той все было в грязи и дерьме, а у Татьяны даже запаха пыли не было. Но болезнь может развиваться разными путями. Нет единого стандарта. Он подошел к кровати и аккуратно поднял покрывало, перевернул подушку и ничего не обнаружил. Неужели ему привиделось? Он начал сомневаться в своих способностях трезво оценивать ситуацию.
Косматкин заглянул под кровать и с удивлением отметил, что даже там не было и намека на пыль. Чистота. Чистый хаос. Как такое могло сочетаться, ему было непонятно, но он и не претендовал на звание лекаря человеческой души. Под кроватью нашлась деревянная коробка, простая, без украшений, которую он достал и открыл: внутри лежал штырь. Сделали его из трубки металлической койки, один конец облили резиной и плотно примотали ее к металлу красным шнурком, а острие было заострено и заточено. Получилось мини-копье или большое шило. Он взялся за рукоятку — вес совсем небольшой, но металл трубки прочный. Он внимательно осмотрел наконечник, но даже следов крови не обнаружил. Или их не осталось ночью, или она их стерла и убрала свое орудие в ящик. Но вряд ли там была кровь, иначе она бы не стала с таким участием спрашивать, откуда у него рана на руке.