Косматкин переживал, как бы внезапно не вернулась хозяйка дома: тогда ему придется объясняться, а она вполне может заподозрить его в воровстве. Но самое главное он уже нашел, поэтому положил штырь обратно в коробку, поднялся с пола и поправил покрывало. Вроде бы все вернул на места, хотя в таком беспорядке сложно понять, что было подвинуто недавно, но голова у его соседки скорее всего работает иначе, чем у обычных людей, так что она может и заметить следы проникновения.
Он закрыл дверь на замок, благо механизм был самый примитивный и ненадежный. Да и возрастом замок был не на много младше его самого.
Косматкин спустился к себе, сунул в карман пиджака деньги и папиросы, посмотрел на часы и решил, что стоит идти к Доброжельскому. Оттягивать нельзя — скоро Зайберт начнет расстреливать заложников, а настоящая убийца сейчас улыбается на фабрике и совсем не задумывается о последствиях тех дел, которые совершила. Отчасти ему было жаль даже убитых офицеров. Хоть они и немцы, хоть и враги, но ...С другой стороны, Татьяна делала и правильное дело — убивала фашистов. Вот только размен жизнями может стать очень дорогим. Он закрыл свою комнатку, прикрыл и входную дверь дома, закурил. Сейчас Доброжельский должен был быть в комендатуре, если только его не отправили в какое-нибудь село, но вряд ли немцы в эти дни станут устраивать реквизиции или сбор налогов. Все имеющиеся силы будут в городе, чтобы пресечь возможные попытки сопротивления.
Он вспомнил историю с заминированными красноармейцами путями. Тогда от его решения и решения Фридриха зависели детские жизни. Он пошел на риск, пошел, можно сказать, на предательство, но спас детей. Заодно , конечно, спас и множество немецких жизней, а потом эти спасенные убивали русских, но он не смог бы жить с осознанием того, что погибли дети, а сам он ничего не предпринял. Сейчас перед ним стоял примерно такой же выбор: или отправить на казнь одну женщину, или допустить смерть почти полсотни человек, а Зайберт пообещал и после первых расстрелов добавлять в свои ужасные списки новых жертв, так что на кону стояло очень многое.
Хотя все они были Косматкину чужими: и Татьяна, и поляки, его родина на Востоке, а местные не очень-то любили русских. Татьяна делала благое дело для его Родины, убивая хоть и по своим соображениям солдат врага, а заложники просто кормили оккупантов, работали на них и никак не приближали победу Красной Армии, скорее наоборот.
Но они люди, хоть и одураченные и запуганные, но люди, притом среди заложников много женщин и подростков, на этот раз Зайберт решил ударить побольнее. И совсем уж плохо с ним никто не обращался: он давно перестал реагировать на «большевика», а если и отвечал, то только с юмором. Для местных он тоже был скорее не русским, а тихим стариком-уборщиком с сильным акцентом, человеком , который никому не мешал. Он не доставлял проблем, был тихим городским элементом.
Такие мысли заставляли его идти к комендатуре очень медленно, он оттягивал разговор с Доброжельским. « А может как-то получится спасти всех? Ведь Татьяну надо лечить» - но это была совершенно идиотская мысль. Он прекрасно знал, как нацисты относятся к душевнобольным. Евреи, цыгане, психи, коммунисты. Вот о чьей судьбе можно было говорить однозначно, если они оказывались в руках айнзатцгрупп или местных отделов гестапо. Содержать душевнобольных Рейх не желал, так же как и не желал их лечить, ведь лечение было неэффективным.
Он подумал о том, что лучше бы вообще оставался в неведении. И зачем он не послушался Марию и потащил пьяную соседку домой? Зачем? Так бы и жил , не зная, что в комнате наверху обитает убийца. А что, если он ошибается, и Татьяна вообще не имеет никакого отношения к убийствам? Что если штырь этот злополучный для самообороны нужен? Она же бежала из родных мест, там местные после прихода Советов к ней отнеслись без особой жалости? Его самого грабили несколько раз, а Косматкин особой худобой не отличался: крепкий мужик, привыкший к физическим нагрузкам, но грабителей это ни разу не смутило. Нож, приставленный к горлу худосочным сопляком, вполне нивелировал их разницу в весе. А Татьяна еще и объективно была очень привлекательна, так что шансов привлечь к себе внимание подонков у нее было еще больше. А в военное время подонки активизировались, ведь контроль над ними ослабел, а местами вообще не осуществлялся. Да что говорить, если полицаи были наполовину укомплектованы уголовниками, многих из которых выпустили немцы.