.- Фамилию его знаешь?
- Нет, только имя — Вальтер.
- Танкист из выздоравливающих, с тросточкой. Хорошо, постараюсь разузнать подробности.
Эльза не стала говорить своей помощнице, что этот капитан скорее всего женат, ищет развлечений, да и расовая политика не позволяла Татьяне надеяться на что-то серьезное, она — полька. Даже по отношению к себе Эльза иногда чувствовала холодок со стороны сограждан из сердца Рейха. Открыто никто не высказывался по поводу сомнений в ее расовой чистоте, но мысли такие мелькали у многих. Это было еще одной причиной для нее жить в родном городе. Эльза надеялась, что когда их округ официально включат в состав Рейха, то отношение, пусть и не сразу, но изменится, но это произойдет не очень быстро.
- Я могу идти? - спросила Татьяна.
- Да, конечно, - помощница вышла, а Эльза встала и прошлась по кабинету, разминая ноги. Ей еще нужно поработать с корреспонденцией и документами, а потом решить, где она проведет вечер. Дома с книгой, в гостях у родителей или выйдет на прогулку со своим другом.
В дверь кабинета постучали, Эльза ответила, что можно войти. На пороге появилась Марина, мастер швейного цеха: женщина пятидесяти лет с добродушным лицом и постоянно прищуренными глазами:
- Добрый день, пани .
- Здравствуй, Марина. Что-то случилось?
- В некотором смысле. Сегодня у нас повышенный расход материала. Было много брака.
- Это плохо, - Эльза нахмурилась, -В чем причина?
- У раскройщицы Брадельской вчера расстреляли родного брата, и она работала не очень внимательно....
- А почему она вообще вышла на работу? Я же не зверь какой-то. Хоть он и государственный преступник, но все же кровные связи, я бы позволила ей побыть дома некоторое время.
- Я ей говорила тоже самое утром перед сменой, но она ответила, что кроме брата у нее никого не осталось, так что на работе ей будет легче, и я, дура такая, согласилась пустить ее в цех. Моя вина, фрау Эльза.
- Надеюсь, сейчас вы отправили ее домой?
- Да, конечно, это полностью моя вина. Я попыталась войти в ее положение. ...Девочки из цеха готовы компенсировать перерасход со своего жалованья...
- Это и не обсуждается, - голос Эльзы стал ледяным, - прибыль моей фабрики не должна страдать, иначе все окажутся на улице, не только я потеряю деньги. Или сюда пригонят украинок и русских, которые будут работать за четвертинку хлеба в сутки.
- Я все понимаю, фрау Эльза, поэтому сразу пришла доложить вам. Еще раз приношу извинения.
- Достаточно. Я все поняла. Раскройщицу не допускать до работы неделю, за это время присмотрите ей замену, на всякий случай. К работе допустить только под надзором. Сумму убытков сообщить в письменном отчете. Все понятно?
- Да, фрау Эльза. Спасибо вам за справедливость.
- Можете идти, - Эльза махнула рукой, и дверь кабинета закрылась. Ее переполнял гнев: дурацкая ситуация, которую можно было предусмотреть. Но тут она вспомнила себя, когда умер Отто, безумно любимый и уважаемый муж, с которым было прожито много счастливых лет. Она плакала ровно пять минут, закрывшись в спальне, где обнаружила его. Никто не видел ее слез. Похороны она организовывала сама, параллельно вступая в наследство и перекраивая работу фабрики только под себя. И ей не нужна была никакая поддержка со стороны, никакого сочувствия. Умер любимый человек, но жизнь не остановилась. Вариантов умереть рядом на тот момент не было, хотя в первые мгновения, когда она увидела мертвого мужа, ее охватило подобное желание. Каким-то краем сознания Эльза понимала, что и ее реакция на смерть мужа была не совсем правильной, но раскиснуть она ей не дала. И да, работа позволяла отвлекаться от дурных мыслей. А эта Брадельская сделала попытку и не смогла. Ну, тем хуже для нее: Эльза не собиралась своими деньгами оплачивать чужое горе.
Резко зазвонил телефонный аппарат, оторвавший ее от возмущенных мыслей.
-Эльза Вульф слушает вас.
- Добрый день, это Зайберт.
Эльза непроизвольно вздрогнула:
- Добрый день, рада вас слышать.
- Милая Эльза, вы единственный человек в этом месте, который говорит это искренне, - Эльза представила себе усмешку на лице гестаповца, но общение с ним и впрямь не вызывало у нее никаких отрицательных эмоций. Местный шеф гестапо был умен, ироничен и обладал бесценным талантом шутить, что при первом взгляде на высокого и немного тучного Зайберта никак не представлялось возможным.