- Зачем мне это?
- Просто потому, что они враги. Захватчики. Да ты и сам все понимаешь. Ты же образованный и понимаешь, что мы для них -рабочий скот. Вот ты университет закончил, а мои и твои дети при них явно там учиться не смогут. Они господа, а мы тяговое быдло.
- Допустим, - он и сам не понял тогда, почему так ответил: ведь до безумия боялся провокаций, а доверять даже родне разучился. И это был самый верный способ выживания. Но либо от неожиданности, либо от того, что алкоголь ыл в крови в немалом количестве, ответил именно так.
- Тогда есть способ это реализовать.
«Реализовать», - вот такое слово он никак не ожидал услышать от своего двоюродного брата: нет, Петр, не был глуп, но это слово никак не вязалось с его привычным лексиконом.
- Взрывать поезда и комендатуры?
Петр засмеялся:
- Вовсе нет. Информация, важна информация. Смерть нескольких немцев, конечно, ускорит их исход, но информация сделает это быстрее.
- Петр, я сейчас пьян, давай утром.
- Хорошо.
Они вернулись за стол, сидели еще долго, но спал в ту ночь Станислав плохо. короткий вечерний разговор на крыльце никак не походил на обычное общение с братом: конкретные вопросы и ответы, которые не требовали разглагольствований.
Утром он прошел на кухню, жадно опустошил большую кружку с водой и сел на лавку возле окна. Одной из мыслей было взять винтовку, нацепить повязку на рукав и сопроводить родственника в комендатуру: а вдруг вчера была провокация? Мало ли, во что он мог вляпаться? Может, гестапо проверяет лояльность местных помощников? И решило таким способом выявить потенциальных предателей. Выявить предателей среди предателей.
- Не спишь? - в дверном проеме появился Петр.
- Не сплю, - Станислав посмотрел на брата, который потирал глаза. - ты вчера не шутил?
- Нет, - Петр не улыбнулся и посмотрел назад. - с такими вещами не шутят. За такое к стенке поставят мигом.
- Что именно надо делать?
- Взять под наблюдение ж/д станцию: сколько составов и какие вагоны, их направление. И госпиталь. Самое главное госпиталь: сколько прибыло, сколько убыло, род войск и тому подобное.
- И не надо никого убивать?
- Нет. Убивать никого не надо. Не надо привлекать внимание.
- Для кого нужна эта информация? - спросил Станислав, хотя сам знал ответ.
- Для русских.
- Ты знаешь мое отношение к Советам.
- И только они воюют с гансами. Наши попрятали головы. И ты, и я, в том числе.
- Это не наша война.
- Наша, брат, наша. Немцы у нас господа, а мы чернь. Ты в городе многого не видишь. Спасибо тебе за бронь, но у себя в деревне я один из трех здоровых мужиков, которых не угнали на работы. Бабы с детишками и дедами выживают, так с них еще и провизию собирают. Выбирают последнее. Хотя, почему же ты не видишь? Ты на реквизиции постоянно выезжаешь. Так что зря я тебе рассказываю.
- Придут Советы, загонят в колхозы, - возразил Станислав.
- Да, но они меньшее зло. Мы для Советов все же люди, а для немцев — насекомые. Ты много думаешь о чувствах муравьев? Не много. Вот и немцы к нам так относятся.
Станислав смотрел на брата и не понимал, когда он упустил момент, что Петр вовсе не наивный крестьянин, а здраво рассуждающий человек с определенными принципами. Его брат умело забивал голову других людей образом болтливого крестьянина, любящего поговорить о политике и вещах, в которых совершенно не разбирался.
- И когда начинать?
- Да хоть завтра, - усмехнулся Петр, - расторгуюсь сегодня, завтра обратно, а ты мне циферки расскажешь. Заявление на вступление писать не надо.
- И записывать не надо?
- Не надо. Так упомню. Да и безопаснее без бумажек. И, это, не дрейфь, не провокатор я. Добро помню, и в тебе человека вижу, а не подстилку немецкую.
- А то, что я служу в полиции, тебя не останавливает? Не пугает?
- Тем лучше для всех, меньше подозрений вызовешь, а значит выживешь и пользы от тебя больше будет.
Чертов селянин ударил в сердце, но мягко, с любовью. Станислав и сам не был в восторге от того, что служил в полиции: успокаивал себя, что в основном занимался переводом с немецкого на польский и обратно, но все же пару раз ему пришлось пострелять. В первое время не все охотно собирались делиться провизией с Рейхом добровольно: иногда в ход шли обрезы или вилы, приходилось использовать оружие.
- Хорошо, - ответил он, -и это «хорошо» длилось уже больше года. Он собирал информацию любыми способами, привлек даже русского старика уборщика. Только с госпиталем получалось скверно: доступа внутрь полицаи не имели, так что все было на уровне слухов и рассказов санитарок и медсестер из местных. К нескольким местным докторам, которых немцы оставили работать, он подобраться не мог: до войны их пути не пересекались, а сейчас набиваться в друзья стало бы очень подозрительно. А потом немцы заменили их своими врачами. Некоторое время Станислав думал, что делает большое дело для победы над нацистами, но по роду службы знал, что восточнее их округа партизаны и подполье постоянно наносили удары по комендатурам и коммуникациям оккупантов. Иногда эти удары были очень эффектны: то поезд с техникой сойдет с рельс, то несколько офицеров взорвутся на дороге, но от Петра больше не поступало никаких иных указаний. Так что его иногда одолевали сомнения в пользе своей дополнительной "работы".