– Слухами, милок, земля полнится. Ты хочешь сказать, что можешь меня в город переселить? По доброте душевной?
– Ну, обычный процент возьму. А документы имеются у вас? Свидетельство о собственности на землю и постройки?
Филипп Денисович подлил в стаканы алкоголя, приготовился привычно обрабатывать приютившую его старушку, как делал это не единожды, но снова вздрогнул, когда тихую атмосферу деловых переговоров пронзило пронзительное басовитое мяуканье, и черный кот, размером с добрую овчарку, степенно вышел на середину комнаты, воззрился на хозяйку требовательными желтыми глазами.
– Проголодался, – ласково улыбнулась старушка, продемонстрировав на удивление крепкие и целые зубы, – скоро ужинать будем.
– До чего здоровый!
– Откормленный, балую я его. Ты, милок, не желаешь ли в баньке попариться? Как раз перед твоим приходом истопила. Дожжь то надолго зарядил, а до реки, где твой катер, ещё верст пятнадцать шагать. Увлекся грибочками-то! Оно и понятно.
– Увлекся… Пожалуй, действительно, лучше переждать. А к деловым переговорам можно и позже вернуться.
– Иди, турист, прогрей косточки. Одежонку скидывай, я ее просушу. Выйдешь чистый, мяконький, тут и поужинаем.
– Спасибо, Ядвига Гвидоновна. Да, а грибы мои можете взять, использовать, сколько надо.
– Вот спасибо, добрый человек, Найдешь дорогу? Веники еловые замочены, попарься как следует, – старушка сладко улыбнулась, ещё раз продемонстрировав Филиппу Денисовичу впечатляющий набор зубов.
"Интересная всё же старушонка, – размышлял Козырев, вытянувшись на верхней полке парилки, – и земля у нее сама родит, и дрова она колет, как Бельмондо. Фуфлом несёт. Но ничего, и не таких раскручивали. Жалко, у этой бабки внучки нет – потерла бы спинку, хех… И телефона нет, пацаны, небось, волнуются. Хотя вряд ли – есть хозяин, нет его – нажрались и развлекаются, благо завтра выходной. Не унесло бы катер, не хочется здесь робинзонить. А парок то хорош, аж дух захватывает! Молодец, бабка. Каждая косточка прогрелась! Неужели для себя так топит, старая? Или ждёт кого? Не похоже. Домик, конечно, говенный, а сколько земельки за каргой записано? Вдруг тоже несколько гектаров".
Упрятанная за стеклом свеча давала совсем немного света, поэтому сначала Филипп Денисович долго искал, чертыхаясь, свою одежду в предбаннике, пока не вспомнил, что бабка хотела её просушить. И когда она зашла? Не слышал. Завернувшись в сомнительной чистоты простыню, оставленную на лавке, он хотел привычно пригладить кудри, но не обнаружил зеркала. И в доме их не было. Оно и понятно – на себя старухе любоваться, что ли.
Пробежав по мосткам к избе, в очередной раз прокляв не ко времени разразившийся ливень, Филипп Денисович ввалился в жарко натопленную комнату. Старушка уже ожидала его, хозяйничала у стола.
– Промялся в баньке, милок? И отлично! Присаживайся к столу. Ты меня угощал питием своим заморским, давай и я тебя попотчую, – с этими словами она разлила по стаканам какую-то жидкость из плетёной бутыли. Запахло пряным ароматом трав.
На столе стояло огромное глиняное блюдо с обжаренными грибочками, приправленными луком, укропом, ещё какими то травами. Не чинясь, Козырев присел на лавку, чекнулся с гостеприимной старухой, и влил в себя травяную настойку. Мир сразу поменялся. Как будто сдернули мешок с головы, или выкрутили на полную громкость настройку всех пяти чувств. Филипп Денисович обонял сотни запахов, слышал сверчка в углу, мышей в подполе, видел мохнатую паутину на потолке, а синь бабкиных глаз буквально затопила его. Да и вся она как то преобразилась – заострился нос, уши, выперли скулы, явственней стали видны клыки под кожей губ. Вот это пойло! Ядвига Гвидоновна, меж тем, подлила ему ещё, и, повинуясь безмолвному приказу, Козырев опрокинул в себя полный стакан. Кот подошёл к столу, поднялся на задние лапы, и, уставившись требовательно и ожидающе, зевнул во всю пасть, продемонстрировав зубы, каких не постыдился бы и царь зверей.
– Пора ужинать, милок, – голос прозвучал по-молодому звонко, приглашающе. Не в силах сопротивляться приказующему взгляду, Филипп Денисович поднялся, скинул с себя простыню, и улёгся, следуя тому же повелевающему взору, в котором хотелось утонуть, раствориться на тысячелетия. Улёгся на нечто, напоминающее дворницкую широкую лопату, свернулся калачиком. Все существо человека затопило чувство безграничного блаженства, желания повиноваться чудесной женщине, по счастливой случайности пересекшей свою судьбу с ним. Ядвига Гвидоновна неспешно поднялась, ухватилась за ручки, и по-молодому ловко внесла Филиппа Денисовича целиком в зев печи. Козырев продолжал улыбаться и ловить взгляд синих глаз. Последним, что он услышал, был девичий голос, увещевавший ворчливо: