Особенно внимательно приходилось следить за тем, чтобы в любой обстановке не обнаружить свою профессиональную подготовку и навыки разведчика, ибо это было бы равнозначно провалу. В определенном смысле я походил на тех краснокожих индейцев, которые либо оставляли на тропе свои следы так, чтобы запутать и сбить с толку врагов, либо уничтожали их нарочито неумело, чтобы опытный глаз вражеского следопыта не смог бы разглядеть в этой маскировке опытной руки профессионала, каким был он сам.
Положение затруднялось тем, что в отличие от индейцев Фенимора Купера я жил в современном большом городе, где автомобили, одежда, головные уборы людей и многие другие атрибуты повседневной жизни были слишком однообразны. Нелегко было в безликой толпе отличать одного шпика от другого с тем, чтобы скрыться из поля зрения. Их же положение облегчалось именно этим обстоятельством.
Признаюсь, самым трудным было для меня постоянно проявлять бдительность. Быть все время начеку, сознавать, что ты находишься под наблюдением днем и ночью, — задача отнюдь не из легких. Иной раз казалось — не выдержу, не сумею… Очутившись перед проходным двором, я судорожно застывал на месте. Все во мне кричало: «Беги, скройся! Скорее через двор, в подворотню, бегом до переулка, дальше за угол. Смешайся с толпой, исчезни! Чего же ты ждешь?..» Усилием воли я преодолевал в себе этот приступ страха. Минута, другая, еще несколько шагов — и я снова брал себя в руки. Трезвый рассудок и самодисциплина одерживали верх над инстинктом самосохранения. И я снова ясно отдавал себе отчет в том, что стоило мне поддаться чисто животному страху, и это неминуемо привело бы меня к гибели, ведь подобное бегство было бы тотчас понято и раскрыто, а я таким образом сам выдал бы врагам свою тайну.
Но все это еще ждало меня впереди, а пока я готовился и тренировался. Так прошел почти год.
Наступил сентябрь 1955 года. Однажды Карчи начал наше очередное занятие словами:
— Сегодня ты вновь увидишься с шефом. Скоро будем прощаться…
Долгие месяцы и недели я ожидал этого события. Сердце мое учащенно забилось. Я вздрогнул, мне сделалось жутковато, но следом тотчас накатилась теплая волна удовлетворения. Наконец-то наступает та решающая минута, когда моя жизнь повернет в другое русло, станет совсем непохожей на все то, что я пережил до сих пор! Начнется новая жизнь, которой я хотел и которую сам избрал для себя.
Я ОТПРАВЛЯЮСЬ НА ЗАПАД
Я сидел на стуле посреди комнаты. Яркий свет лампы, направленной в лицо, слепил мне глаза уже более часа. Вокруг меня стояли, ходили, щелкали за моей спиной плетками, постукивали по столу резиновыми дубинками люди в жилетах, в рубашках с закатанными по локоть рукавами и с полуразвязанными галстуками.
— С кем вы сидели в тюрьме, с кем — в лагере? — Вопрос в который уже раз прозвучал как удар хлыстом.
— Я уже говорил.
— Повторите все имена. Все, сначала!
Я покорно перечислял фамилии. Двое из допрашивавших, надев наушники, сличали новый перечень с названными мною ранее фамилиями, записанными на магнитофон.
— Стоп! — приказал один из них. — Не забыли никого?
— Господи помилуй! — Я сокрушенно поник головой. — Разве могу я упомнить всех?
— Не виляйте! — раздался окрик. — Человека, имя которого вы назвали хотя бы один раз, вы должны помнить. Если только не лжете! — В голосе послышалась угроза.
Пришлось начинать все сначала. Я изо всех сил старался напрягать память, чтобы не пропустить ни одной из названных мною при первом допросе фамилий. По-видимому, на этот раз мне это удалось — допрашивающие перешли к следующему вопросу:
— Вы утверждаете, что устроились на работу на завод точной механики, расположенный на проспекте Фехер?
— Да, устроился.
— А зачем вы ходили на военный завод?
— Хотел перейти работать туда…
— Неужели вы надеялись, что вас примут на военный завод? Это вас-то, с вашим прошлым?
— Это предприятие отпочковалось от завода «Гамма». На нем работают сейчас многие, кто знает меня. Я решил, что знакомые мне помогут.
— И что же, помогли? Кто именно, назовите имена! — Теперь уже вскочили двое.
— Я разговаривал только с одним. Это мой бывший сослуживец. Он работает начальником цеха.
— Фамилия!
Я назвал.
— А почему он один? С кем еще вы говорили?
— Ни с кем. Зачем, если он определенно сказал мне, что меня не возьмут?