С трудом дотерпел Вячеслав до утра, да только стало еще тяжелее. Не пришел начальник на утренний рапорт, а ведь обещал.
С завода Вячеслав отправился прямо в общежитие, поднял комендантшу.
— Нет, не ворочался, — протерев кулаками глаза, ответствовала Ульяна. — Как ушел давеча с ружьем, так ни слуху ни духу.
Не заходя домой, Вячеслав наладился к пруду.
Дорога для охотника тут одна — вдоль берега. Что туда, что обратно — разминуться никак нельзя.
Быстро шагает Вячеслав, чиркая отяжелевшими ногами по траве, которой заросла тропинка, — до петрова дня, когда официально разрешается охота, далеко, притоптать ее еще не успели.
Милы Вячеславу родные места. Тут родился, тут вырос и уверен, что большей красоты нигде не сыскать. Всякий раз как идет вдоль пруда — не насмотрится. Но сегодня ему не до красоты, не до любования. Глаза то шарят по траве, кое-где примятой — знать, прошел здесь человек, — то устремляются вперед. Чего доброго, и выхватят Николая Сергеевича, шагающего навстречу.
Ан нет, нет и нет. Пустынен берег. Теперь далеко проглядывается он излучиной, заворачивая влево. Птица пролетит — и то заметно.
Нетверды ноги у Вячеслава. И от ночной усталости, и от волнения. Однако каждый раз, когда срывается с насиженного места утка, он на короткое время успокаивается: есть что бить, значит, до болота начальник не добрался. Но пройдет сотню шагов — и тревога вновь овладевает им: если добыл, то почему не возвращается?
Пришлось повидать Вячеславу Чечулину начальников — полтора десятка лет как-никак на заводе. Был такой, что приказывал — правильно ли, неправильно, а выполни без оговорок; был — что горлом брал, вот как Дранников; был очень ученый — такую тебе теорию разведет, что мозги затуманятся, и такой, что только матерными словами изъяснялся. Вот кто не в пример всем, так это Аким Иванович Чечулин. Окромя хорошего, ничего сказать нельзя. Грамотешки маловато, но умом не обижен. И у Дранникова, если покопаться, кое-что хорошее найти можно. Ему нипочем с человека три шкуры содрать, чаще всего ни за что, но заводскому начальству он никого из своих в обиду не дает и, главное, никогда свою вину на другого не перепихивает. Даже ежели, бывало, с плавкой запарывался и мог свернуть на сталевара. И подобраться к Дранникову нетрудно. Работай да помалкивай. И не огрызайся, когда влетело хоть бы только потому, что под горячую руку попался. А ежели время от времени в гости позвать его, да напоить вволю, да еще бабенку какую подсунуть, можно и в друзья угодить.
Правда, к дружбе с Дранниковым Вячеслав не стремился, в гости к себе не приглашал, а когда тот однажды сам навязался, после первого стакана переправил к Заворыкиной. Из ее дома Дранников еле ноги унес, но, как ни странно, зла на Вячеслава не затаил. Так что дружба у них не состоялась, но и вражды не вышло.
А Николай Сергеевич сразу обжился с людьми. Хотя чином своим он всех старше, но в глаза этим не тычет. С ненужными указаниями не лезет, когда надобно — подскажет, потихоньку, чтобы подручные не слышали, чтоб по самолюбию не ударить. И еще одна приятность есть в нем — подойти в любую минуту можно хоть с делом, хоть без дела, хоть поплакаться, хоть посмеяться.
И мысль о том, что начальник, возможно, погиб, да еще по его, Вячеслава, недозору, грызет его, грызет нещадно…
— Ну куда он мог деться?.. Куда?! — уже громко, чуть ли не в крик спрашивает себя Вячеслав и внезапно холодеет: вдали, прямо на тропинке, черной горкой лежит какая-то поклажа.
Подбежал — и замер. Сапоги, одежда, ружье, патронташ, утки, а хозяина всего этого добра как не бывало.
Подкосились ноги у Вячеслава, рухнул он, обессиленный, на колени перед разложенным в беспорядке скарбом и заскрежетал зубами, сдерживая рвущееся рыдание.
Последняя встреча с Николаем оставила в душе у Светланы тяжелый осадок. Он был весь в себе, выглядел озабоченным, неубедительно бодрился. Что у него? Новые осложнения на работе? Впрочем, и того, что она знает, для плохого настроения с избытком достаточно. Его положение можно сравнить с положением пчелы, попавшей в осиное гнездо и мечущейся в поисках выхода из него.
В доме было тихо, только четко тикали стенные часы в соседней комнате. По воскресеньям вставали поздно и кто когда хотел, пользуясь возможностью вволю поспать. Светлана взяла книгу, которую читала на сон грядущий, — «Вздор» Вудворда, но мораль, упорно навязываемая автором — в жизни выгоднее всего быть человеком второго сорта, — стала раздражать. Захлопнув томик, отложила его в сторону, и мысли снова потекли по той дорожке, которую избрала с момента пробуждения.
Кроханов так просто Николая не отпустит, он сделает все, чтобы дискредитировать его и выгнать с завода. Слишком соблазнительно одним ударом поразить сразу три цели: отомстить Балатьеву за строптивость, укрепить в поселке мнение о своем всесилии и еще раз утереть нос главку — вот-де что получается, когда присылаете работников без согласования.
Николай, безусловно, не из тех, кто сложит оружие и сдастся без сопротивления. У него слишком развито чувство справедливости и самолюбие, нормальное самолюбие человека, знающего дело и цену себе. Быть изгнанным с такого заводика значило бы испортить репутацию, если не сказать больше — жизнь. Но чем активнее будет он сопротивляться, тем беспощаднее и изощреннее расправится с ним в итоге Кроханов. А почему, собственно, так близко к сердцу принимает она дела Николая? Кто он ей? Временный знакомый? Пожалуй. Но что тут греха таить, он нравится ей, и с каждым днем все больше. Она легко представляет себя не только в роли друга Николая, но и в роли более близкого человека. Не было у нее друзей из мужчин, которые вызывали бы подобное желание. Митя Котовцев, ее сокурсник по институту? Да, она и теперь к нему неравнодушна. Очень способный, жизнерадостный, остроумный, душа общества. Но он требует полного подчинения себе и восхищения своей особой. На этой почве у них вспыхивали перепалки и даже ссоры. Нет, слишком разные они, и гармоничный союз, как, например, у родителей, тут невозможен. Удивительные все же люди ее родители. Так понимать, так чувствовать друг друга! Будто вылеплены из одного теста. О таком соответствии, о таком родстве душ вряд ли можно мечтать. Пронести через долгие годы свежесть и нежность чувств, бережное отношение друг к другу, ласковость, не деланную, сюсюкающую, а органическую, — многим ли это удается? А отвечает ли отец тому идеалу мужчины, который мог бы стать ее избранником? Нет. Полюбить такого не смогла бы. Но почему? Честен, добр, чуток, интеллигентен в лучшем смысле этого слова. Ничего, что хотелось бы выкорчевать или улучшить. И все же полюбить такого не смогла бы. Ему не хватает решительности, смелости, боевитости — черт, которыми природа наградила Николая и которые так важны в людях. Жаль, что с Николаем у нее не может быть общего будущего. В конце августа, если Николая не съедят раньше, они расстанутся, она поедет в Воронеж, и пути их разойдутся навсегда. Даже если для Николая все сложится благополучно, все равно он вернется в свои края — такова судьба почти всех южан, волей случая залетающих на север. А на юге лесники не нужны. И зачем выбрала она такую узкую специальность — механизация лесного хозяйства? Когда женщина выходит замуж, профессия мужа, как правило, становится определяющей. Так уж лучше иметь профессию, на какую всюду спрос, — учитель, врач. Права была мать, советовавшая поступить в педагогический. Что за жизнь будет в поселке, когда замрет завод и уйдут лесозаготовители? Молодежь уже разбегается по городам и весям, инженерно-технический персонал разъедется. Поселок и так не блещет культурой. В клубе узкопленочный киноаппарат с ограниченным количеством лент. Раз пятнадцать на ее памяти крутили здесь «Первопечатника Ивана Федорова», и всегда при полном зале, — надо же где-то собираться парням и девчатам в студеные зимние вечера. Не зря тут часто вспоминаются чьи-то кем-то переделанные строчки: «Да, жить в Чермызе мудрено. В кино спасение одно: дождешься тьмы и проявляешь чувство. И правильно, наверно, что кино — единственно полезное искусство».
В школьные годы она очень привязалась к Чермызу, возможно, потому, что нигде, кроме Алапаевска, Касли да Невьянска, не была и даже помыслить не могла, что когда-нибудь покинет этот край. В ту пору жизнь ее была заполнена предельно. Хоровой кружок, драматический, физкультурный, пристрастилась и к конной езде, зимой еще добавлялись лыжные походы. Вот тогда-то окончательно влюбилась она в лес, в мохнатые ели, особенно когда на них белыми шапками залегает снег, в березы, чарующие узорчатым переплетением ветвей, словно тушью выведенных на фоне неба. Оттого и в лесохозяйственный поступила. В институте ей открылись другие радости, радости городской культуры — театр и кино. Она отказывала себе в еде, в одежде, лишь бы не пропустить нового спектакля, нового фильма. Смотрела все подряд, часто в ущерб учебе. Только благодаря великолепной памяти и врожденным способностям перебралась на второй курс и образумилась. Кино по-прежнему оставалось ее страстью, но смотрела она теперь лишь те фильмы, о которых хорошо отзывались. Постепенно у нее развился вкус, она стала отличать хорошие картины от плохих и даже от посредственных. Но премьеры спектаклей все равно не пропускала. О замужестве не задумывалась, — наверно, оттого, что вокруг нее постоянно роем вились воздыхатели. С ними она держалась ровно, дружески, никаких надежд на взаимность не подавала и скорее занимала оборонительную позицию. Даже с Митей Котовцевым. Но когда все это останется позади, чем будет заполнена ее жизнь и кто окажется ее избранником?