Балатьев решил избежать риска. Он предложил другой, куда более надежный способ выпуска стали — оставшуюся в отверстии корку пробивать с задней стороны печи. Но подручные наотрез отказались от такой непривычной операции — нужна была определенная сноровка, чтобы успеть отскочить от желоба, когда в него хлынет сталь. Иначе — ожог.
Когда первый подручный, появившись из-за печи на площадке, доложил, что отверстие подготовлено, Балатьев позвал всех к желобу и решил показать, что опасности, в сущности, нет, если быть элементарно внимательным. Убедившись, что отверстие хорошо подобрано, что ярко светившаяся корка утончилась до предела, взял лом и с третьего раза пробил ее. Сталь пошла по желобу сначала маленькой струей, а затем, прорвав оставшуюся корку, хлынула потоком.
Если поначалу подручные следили за Балатьевым с недоверием и опаской, то теперь стали открыто восхищаться им: «Ну и мастак! Вот это усрамил!»
— Отныне плавки будем пускать только так, — предупредил Балатьев.
Энтузиазма ребята не выказали, но возразить постыдились. Вступил в силу неписаный закон: что может у печи один, должны уметь остальные.
Не обрадовался нововведению и Аким Иванович Чечулин.
— Переоцениваете вы здешнего рабочего, — убежденно заявил он. — Не нужна ему эта новина, не любит он переучиваться.
— Это вы недооцениваете их, — укорил Балатьев. — Приняли они мазут, приняли более форсированный режим, примут и выпуск по-новому.
Аким Иванович выразительно провел рукой по небритому подбородку.
— Щетину подпалить можно.
— Что ж, не учась, и лапти не сплетешь. Придется смотреть в оба, — заключил Балатьев. — Уверен, возьмут на вооружение. Хотя бы из самолюбия. Оно ведь у каждого есть.
Николай шел к Светлане в крайне тревожном состоянии. Он понимал, что согласие на встречу она дала вынужденно, и не мог предугадать, как повернется у них разговор. Все же его грела надежда, что грубых выпадов Светлана себе не позволит, а с нареканиями он справится.
Окна гостиной были открыты, и оттуда доносились звука пианино, звуки явно минорные. «Она или Клементина Павловна? — мысленно разговаривал сам с собой Николай. — Светлана меланхолических вещей не любит, но когда настроение дрянное, попробуй сыграть „тра-ля-ля“».
Переступив порог в прихожую, Николай разулся, влез в нерастоптанные сандалии, выделенные специально для него и почему-то стоявшие отдельно, и, предупреждающе постучав, открыл дверь.
Когда он появился в комнате, Светлана мгновенно закрыла крышку инструмента и поднялась. Глаза ее смотрели отчужденно, были обращены как бы внутрь себя, и Николай испытал острое чувство смятения, какое возникает при виде больного, страдающего человека, которому не знаешь, как и чем помочь. Он понимал, о чем думает и что чувствует Светлана, и, ощущая полное свое бессилие, сам страдал. Однако нашел в себе силы сказать:
— Светочка, милая, все совсем не так, как ты вообразила. Тебе свойственно усложнять…
Приблизился к Светлане, но она отстраняюще выставила руки.
— Да? А тебе упрощать. Твое небрежение…
— Какое небрежение? В чем оно? Ты драматизируешь события.
Николай ждал ответа, и ожидание это было тем напряженнее, чем дольше оно длилось.
— Если ты ничего не понял, объяснять бесполезно. Все, что ты сказал в тот вечер… ну, когда в армию собирался… я приняла за чистую монету.
— Дослушай меня. — Николай старался не потерять логичность. — Я живу как в аду, у меня день смешался с ночью, и вносить этот ад в ваш дом… Уходить среди ночи, приходить среди ночи, отвечать на звонки среди ночи… Вы все трое работаете и ради меня лишиться покоя… Мне и тридцати нет, а я еле волочу ноги. А каково было бы твоим родителям?
Светлана не нашла ничего другого, как ответить вопросом на вопрос:
— Придумал новый довод?
— Это старый довод.
— Я ничего такого не слышала.
— Ты же не дала мне рта раскрыть. «Уходи, не то позову отца». Я и бежал, как собачонка, получившая пинок. Поджав хвост и не оглядываясь.
Сравнение заставило Светлану слабо улыбнуться, и Николай позволил себе чуточку дерзости:
— Это прозвучало у тебя, как у баронессы: «Позову горничную».
На лбу Светланы появилась морщинка недовольства, брови надломились.
— Ты даже сейчас позволяешь себе…
Спохватившись, что сказал не то, Николай попытался исправить промашку, и опять у него не получилось.
— Ну вот такой я недотепа. Что могу поделать…
— Ты зачем явился?! — полыхнула Светлана.
— Чтобы все объяснить.
— Ну объяснил. Или у тебя есть что добавить?
Ни интонация голоса, ни выражение лица Светланы, ни сгустившаяся зеленца вокруг зрачков не располагали Николая не только к лирическим излияниям, но даже к продолжению беседы. Но виноват во всем он, и искать пути к примирению тоже должен он. Не раздумывая больше, сказал то, чего ждала Светлана прошлый раз:
— Если настаиваешь, я перейду к вам хоть сегодня.
Увы, это запоздалое решение возымело обратное действие.
— Нет! — Светлана даже интонацией воспроизвела тот злополучный ответ Николая. — Это будет похоже на уступку. А потом… Что значит — если я хочу? А ты? Ты хочешь?
Николай почувствовал себя как муха в липучке: вытянет одну ногу — увязнет другая. Произнес смиренно:
— Больше всего я хочу, чтобы ты перешла ко мне, когда появится свой угол. Я приложу все силы…
Боковым зрением Светлана видела смущенное лицо Николая, и ее вдруг растрогало, что он, большой, сильный, решительный, стоит перед ней, девчонкой, как провинившийся школьник. Еще ни разу не чувствовала она такой власти над мужчинами, и, хотя властолюбие было чуждо ей, все же покорность Николая льстила и даже поднимала ее в собственных глазах. Чуть смягчившись, спросила:
— Коля, ты хоть понимаешь, что сразило тогда меня в твоем ответе?
— Понимаю. Брякнул рефлекторно, не подумав.
— О нет. Ты сказал именно то, что подумал. И выражение лица — будто увидел расставленный капкан. Такие встряски не проходят бесследно, что-то у меня надломилось.
— Я постараюсь залечить этот надлом. — Николай осторожно коснулся руки Светланы.
— Ладно, Коля. — Только теперь Светлана открыто взглянула Николаю в глаза. — Не надо больше об этом. Но пока ты будешь искать жилье… назначим испытательный срок. Я должна разобраться в себе, да и в тебе тоже. Полагаю, и тебе не мешает проанализировать все как следует.
— Срок испытательный, разобраться… Ребенок ты еще.
— Самая трудная категория — взрослые дети, — резонерски проговорила Светлана и не удержалась, кольнула: — И недоросшие взрослые.
Дни шли медленно, а неделя пролетела точно порыв ветра. Но пролетела с пользой: завалки на печах пошли быстрее. Если раньше лошади привозили по одной вагонетке с шихтой, то теперь, когда появились мотовозы, к печам сразу прибывал целый поезд вагонеток, не менее пяти. Едва завалят эту шихту, как мотовоз, попыхивая голубым дымком, снова толкает перед собой груженый состав. При такой работе как не появиться азарту соревнования. Кто скорее завалит, кто скорее даст плавку и главное — кто выпустит лучший металл. Выпускать только качественную сталь — к этому упорно приучал Балатьев. И не на собраниях — в них он особенно проку не видел, — а в личных беседах с рабочими. Не забывал он и газогенераторщиц. Женщины особенно чутко отзывались на ласковое слово. Хорошим отношением Дранникова они избалованы не были. Приволочиться тот был горазд, а чтоб заботу проявить — такого от него не жди. Почуяв душевность в Балатьеве, они охотно шли к нему со своими невзгодами. У одной дитенок приболел, а лекарства не достать, у другой муж запил, у третьей коза никак не разрешится. Балатьев далеко не всегда мог помочь, однако не одна только реальная помощь бывает нужна в таких случаях. Простое сочувствие и то окрыляет. Дай человеку выговориться, поплакаться — и сразу становится легче, и уже не такой злокозненной видится жизнь.