— Он как раз предложил, — справедливости ради вставила Лариса.
Кроханов недовольно поморщился, но тут же спохватился и разогнал морщины — в трезвом виде, да еще в приподнятом настроении, он не допускал, чтобы незаурядное лицо его утрачивало привлекательность, и бдительно следил за этим.
— Тогда в заявлении на мое имя попросите материальную поддержку деньгами и продуктами. Я человек обязывающий, все устрою с фешенебельным участием. А где вы остановились?
— В Доме заезжих.
— Когда намерились уезжать? — Кроханов изо всех сил старался выглядеть этаким светским львом.
— Сегодня.
— А может, отложим до завтра?
Лариса с трудом удержала возглас негодования.
— Нет, я тороплюсь.
— Ку-да? В белый свет? Поживите у нас, присмотритесь. Вам здесь будет неплохо, я уж позабочусь, — вкрадчиво пел одну и ту же песню Кроханов.
— Извините, но уговорить меня вам не удастся.
Как ни был огорчен Кроханов, марку человека услужливого и заботливого он все же выдержал.
— Тогда я заеду за вами и проведу до автоколонны собственной персоной. — Приступ красноречия у Кроханова не закончился и когда он перешел на деловую стежку. — Советую не пускать все на самоутек. Зайдите в райком партии и скурпулезненько, подробненько выложите все как было кому-нибудь из секретарей, лучше всего, конечно, первому. А то носятся с ним как с писаной торбой, одни реферамбы поют. Договорились? — Галантно поклонился. — А теперь пойдемте подзакусим.
Сказали бы Николаю раньше, до приезда в Чермыз, что две карликовые мартеновские печурки могут доставлять не меньше хлопот, чем шесть мощных печей, дающих металла в тридцать раз больше, он посмеялся бы над таким утверждением, да и только. В Макеевке его начальник Стругальцев, человек пожилой и уставший от вечной суеты, как-то признался в минуту откровенности: «Знаешь, Николай, о чем я порой мечтаю? Рвануть на Урал. В Чусовую, допустим. Цех там небольшой, работы, естественно, тоже не много, и сказочные окрестности. Буду с удочкой сидеть, с ружьишком по лесам бродить, грибы-ягоды собирать и тихонько доживу отведенный жизнью срок».
А вот теперь на собственном опыте Николай познал, что такое маленький цех с допотопной техникой. Казалось бы, все возможное он сделал, все отрегулировал, работай себе без бурь и треволнений, так нет же, новая незадача — в барже у завода застыл мазут, да так, что его оттуда никаким способом не достать. Ни лопатой не копнешь, ни ломом не расковыряешь — вязкий. До морозов хорошо было — черпали ведрами, как из колодца, а сейчас что делать? План установлен по достигнутому производству, и военный заказчик не давал покоя, требуя повышения выплавки.
Холоднее пошли печи — возроптали и сталевары, уже привыкшие к такому удобному ускорителю процесса. А Кроханов — так тот прямо взбесился: вот до чего ученость доводит! На селекторных совещаниях, да и при встрече в цехе он снова распекал Балатьева, не стесняясь в выражениях, особенно при рабочих. Тот молчал. Что уж тут скажешь! Начальник — и как начальник виноват. Ну пусть раньше он не имел дела с мазутом — печи в Макеевке шли на смеси коксовального и доменного газов, смеси высококалорийной, и в дополнительном топливе не нуждались, — но как он не подумал о том, что с наступлением холодов мазут может застыть? Не подумал, как не подумали и другие, потому что до сих пор здесь его не применяли. Однако для него это не оправдание. Обязан был если не знать, то предвидеть.
— Какой с тебя руководитель, когда ты на месяц вперед не видишь! — шипел Кроханов. — Выдумал мазут — расхлебывай!
Положение создалось более чем нелепое: топливо есть, а взять его, использовать нельзя. Так что же, стоять баржонке на приколе до навигации? А в навигацию что спасет? Сойдет лед — она понадобится речникам, и те без колебаний уволокут ее вместе с мазутом. Это им зимой до нее нет дела: какая разница, где стоять — в затоне или в заводе? В заводе даже лучше — простой платный.
Балатьев стал ходить в цех как на каторгу. Стоять рядом со сталеваром, смотреть, как беспомощно, точно овечий хвост, трепыхается в печи слабое, чахлое пламя, было невыносимо. Благо, терпелив уральский рабочий, недовольства впрямую не высказывает, разве только посмотрит укоризненно, но безмолвное осуждение рабочего человека донимало Николая куда сильнее, чем крохановские неистовые разносы. «Котел бы какой-нибудь раздобыть, хоть захудаленький, — как о самом вожделенном мечтал он. — Тогда в баржу можно опустить змеевик, в его зоне мазут будет всегда жидкий, и мытарствам придет конец».
С этой робкой надеждой поехал Николай на Камскую базу металлолома. Чего только не было в кучах негабарита! Станины машин, поломанные грейферы, изоржавленные гребные валы пароходов, огромные цилиндры старых воздуходувных машин, маховые колеса. Не увидел он только котлов. Никаких. А ему бы хоть какой, лишь бы пар давал или горячую воду.
Вот змеевик, который можно было сделать самим, как в насмешку, нашелся. Надежный, толстотрубный. На всякий случай Николай распорядился сразу же погрузить его на платформу узкоколейки и сам сопровождал на шихтовый двор, чтобы рубщики, паче чаяния, не задумали разделать на куски. Но где взять котел? Где?
Змеевик увидел Дранников.
— Что это вы утильсырье на задворках подбираете? — не без язвительности спросил он.
Выслушав объяснение, глубокомысленно посопел и ушел, не произнеся ни слова.
Но вскоре Дранников вернулся к этому вопросу.
Однажды, когда Николай укрылся от людей в своей конторке и даже не снимал телефонную трубку, чтобы не налететь на очередную директорскую выволочку, он появился с загадочно-таинственным видом, сел на второй стул — больше их здесь не умещалось — и бодрым тоном подкинул вопросик, который можно было истолковать и как издевку:
— Так что будем делать, товарищ начальник?
— Если б знал, то делал бы, — безучастно ответил Николай.
— Я не измываться пришел, Николай Сергеевич. Я с советом.
Николай поднял вопрошающие удивленные глаза. От кого-кого, а от Дранникова он до сих пор не то что совета — вразумительного слова не слышал.
— Есть котел, который можно использовать.
— Где-е?
Дранников охлаждающе поводил рукой.
— Сначала давайте кое-что разомнем напрямик, а то привыкли скользить друг мимо друга, как дерьмом обмазанные.
Очень хотелось Николаю сказать, что если кто и виноват в этом скольжении, то только он, Дранников, но удержался. Котел важнее, да и вспоминать былые недоразумения, сводить счеты — мужское ли это дело?
— Поверьте, я теперь всецело на вашей стороне, — зашел Дранников издалека. — Мужик вы что надо, закваску получили хорошую и кумекаете неплохо. До пилы железо резать я б не додумался, мазут применить, что тут греха таить, тоже не допер бы. В вас я не сразу разобрался, злость мешала — очень уж много накопилось ее во мне. То начальник, то зам, то начальник, то снова зам. Если б хоть дельных присылали, не так досадно было бы. А то все курам на смех — ни плавок пускать, ни печь отремонтировать. И получалось: я работаю, а они либо вот в этой забегаловке отсиживаются, — Дранников постучал пальцами по столу, — либо рыбку таскают. А шишки на меня. Осточертело тянуть эту лямку во славу ближнего своего. В мирное время, поверьте, в этом цехе никто лучше меня не справлялся, я это без самохвальства, хоть все и самотужкой, можно сказать, постигал. Вы можете меня понять?
— Понимаю.
— И вот слышу — опять нового начальника прислали. Ну, думаю, снова какой-нибудь хрен моржовый, и снова мне за него вкалывать — я-то не могу допустить, чтоб цех угробили, он мне как родной стал.
— А где же котел? — не сдержал нетерпения Николай.
— Минуточку, — притормозил его Дранников. — Слово вы держать умеете. Вот с медью. Какой козырь у вас в руках был! Помните, когда Кроханов сказал на совещании, что такая ошибка в анализах на заводе впервой? Вы ведь об истории с фосфором тогда уже прослышали. Знаю даже, кто рассказал. Но — молчок. Вот резанули б Кроханову в глаза, что случай этот повторный, что это чистая подделка, — пожалуй, не усидеть бы ему в кресле. Секретарь райкома давно на него целится, да в министерстве медлят. Все недосуг, — видать, других дел, посложнее, невпроворот.