Лифт внизу громыхнул, дёрнулся и открылся. Они зашли внутрь и поехали далеко вниз. Она слышала, как хлопнула дверь с их этажа на лестничную клетку — там стоит очень сильная пружина, и поэтому, если кто-то входит или выходит, дверь с силой хлопает. Впрочем, это никому не мешает, и никто претензий не предъявлял; все предпочитают ездить на лифтах, а не шастать с 16-го этажа по лестницам. Дверь у домофона была тяжёлая сама по себе, а недавно на неё поставили мощный закрывающий механизм, отчего снаружи её стало открывать не так-то просто. Часто стали отрывать ручку вместе с шурупами.
На улице было светло, по небу плавали тяжёлые и медленные тёмные облака, из которых на землю падал мелкий лёгкий град. Рядом по дороге пробежал мужчина с надвинутым на голову по самые брови капюшоном с меховым обрамлением. Мопс отвернулся от града и стал прятаться от него за углами здания и за невысокими сугробами, что, впрочем, не очень помогало, да и град для него не был помехой, а так, просто неприятным явлением. Он бодро метил свою территорию, поглядывая по сторонам в поисках людей для общения.
Она смотрела на град, следила за его изящным полётом через пласты атмосферы и ветки деревьев. По чуть обледенелой дороге аккуратно ездили машины, включив дворники и ближний свет. Их мерный гул успокаивал её, заставляя задуматься о чём-то отрешённом и вечном, одновременно следуя за псом, выискивающим запахи. Мысли в голове переползали с места на место вяло, нехотя, почти с трудом, настолько они обленились от простого града.
В голове летали какие-то фантастические образы, оставшиеся после фильма, а частично и рождённые развитым воображением. Какие-то наполовину люди, а наполовину машины ездили по дорогам, моргая фарами на человеческом небритом лице, и показывая щербатую улыбку. А ведь они живые, в их груди бьётся человеческое биологическое сердце, они могут мыслить, они даже говорят на своём непонятном языке.
— Ну что ж вы всё время гуляете с собаками здесь?! Все ходят… с собаками, а потом люди пройти не могут, — она разобрала эти слова не сразу, приняв их поначалу за собственные мысли. Она знала, что от неё хотят, но подчиняться не собиралась; не собиралась она даже реагировать, продолжая движение.
Вдруг она услышала шелест какого-то предмета в воздухе, последовавший за ним глухой удар, и ремешок в её руке подозрительно дёрнулся. Она взглянула на своего мопса — он был раздавлен брошенным из окна кирпичом; кровь растекалась по мягкому ещё снегу.
Монитор монотонно и неутомимо выводил на себя приятные глазу зелёные символы букв очередной забавной байки. Лазерный принтер изредка помаргивал узким зелёным китайским глазом, проверяя наличие присутствия бумаги, после чего в любом случае успокаивался на некоторое время. Джет Аудио покорно воспроизводил быструю музыку, за которой следовала спокойная и размеренная, но её это не волновало совсем.
В данный момент её не волновало то, что она читала, а что слушала, она была во власти грёз, которым иногда поддавалась ради удовольствия. В повседневной жизни ей нравилось быть собранной, всегда чётко оценивать ситуацию, и выходить из неё с наибольшей для себя выгодой. Она в принципе всегда считала себя не от мира сего, в этом её поддерживали как друзья, так и недруги. Ну и пускай, люди умирают, люди меняются, а память от них остаётся, пусть даже и такая, это не важно. История вообще любит прощать огрехи и додумывать того, чего не было на самом деле, ну так и пусть додумывают, главное — чтобы помнили.
«Ghost in the Shell 2» был одним из тех редких фильмов, которые позволяли ей на несколько десятков минут оторваться от реальности со всеми её недостатками, просто уйдя в себя, в свой мир. Там не было чёткого деления, там не было бумажек с высосанными из пальца законами, которые принимают бородатые и лысые дядьки в официальных костюмах, сидя где-то там в здоровенных залах, а потом записывают их и радуются. Кремль — этот дом с привидениями, которых никто не видел, но которые точно есть, не существовал, эта была сказка, не более того, но это была её сказка, в которую никто не мог вмешаться.
Её всегда интересовало устройство Кремля, даже скорее то, как там передвигаются люди. Впрочем, этот интерес распространялся на Белый Дом, а также на любые другие государственные учреждения. Почему-то, когда она или её знакомые ходили мимо них, не было видно ни одного политика, ни одной машины — площадь чиста. А ведь меж тем они собирались там, сидели и орали друг на друга, лупили друг друга по лысинам и в дыхалку. И самое главное — это то, что им за это ничего не будет, хоть они и подают очень плохой пример молодёжи.
В комнату решительно вбежал домашний любимец — усатый пёс с чёрной мордой из породы мопсов. При беге трусцой у него смешно прыгали довольно длинные уши, хлопая его по голове. А вообще при беге он представлял собой эдакий сжатый белый комочек с развевающимися по ветру ушами, выпученными глазами и чуть приоткрытой пастью. Белые короткие зубы его были редки и невелики, однако это не мешало ему при случае укусить обидчика, причём довольно сильно, до крови.
Она выключила компьютер и обеими руками взяла его мордочку, чуть притянув её к себе, от чего у него на лбу появились складки, так сказать умные морщины. Крупные глаза преданно выглядывали из-под чуть приспущенных век, усы около носа мерно двигались. Он как всегда что-то вынюхивал; каждый раз, когда к нему приближался человек, он старался его обнюхать. Иногда он просто тянул воздух, даже если на то не было причины, мог просто спросонья встать и принюхаться, а потом снова залечь спать.
Снизу мелодично звучала электрогитара, когда они вместе вышли в коридор. Какие-то наброски без связанной мысли звучали снизу через несколько сантиметров пола и один ковёр. Музыкант, кажется, пытался изредка что-то подпевать, но не в такт, а просто так, давая душе волю повеселиться, развеяться. Она мало чего понимала в музыке, в стилях, в современных ориентациях, в моде — она старалась не подражать кому-либо в этом отношении, а делать то, что нравилось. Ибо мода мимолётна как повальная инфекция гриппа: ею заболевают многие, но проходит время и болезнь отступает, унося с собой немногих. У каждого есть выбор, каждый выбирает что-то своё, но перед лицом моды многие оказываются беззащитными, хотя их предупреждают заранее, надо только уметь слушать то, что говорят.
На полке лежали тёплые по-домашнему штаны и не менее уютная шапка. Из кухни тянуло слабым холодом через тонкую щель в окнах, но это было хорошо — от кухни через коридор в большую комнату с открытым балконом шёл свежий воздух, обеспечивая вентиляцию всей квартиры без её замерзания. На вешалке повесилась со вчерашнего вечера длинная куртка, а под нею спрятались зимние водоотталкивающие сапоги.
— Не отвлекай, зверь, — ненавязчиво оттесняла она от себя приставучего и нетерпеливого пса, который носился вокруг неё, норовя подобраться как можно ближе к лицу и лизнуть.
Она выставила его за дверь, повернула ключом в замке и вызвала лифт. Отсюда был хороший вид, дом стоял на самом углу между оживлённой магистралью и съездом к магазинам. Поэтому из окна площадки перед лифтом можно было видеть половину города как на ладони, а если смотреть в противоположную сторону из квартир, то мощный вид лесов с многоуровневыми магистральными разъездами внушал, по меньшей мере, глубокое уважение.
Впрочем, наличие под боком большой дороги не смущало жильцов — никто не жаловался на шум, да его и не было. Всё всегда было тихо, спокойно, машины не гудели, а только чуть мерно гудели. Из соседей сейчас никого не было, все разбрелись по делам кто куда, посему на площадке перед лифтом не было привычно накурено, и не валялись окурки. Кто-то из соседей додумался навести порядок, и даже соорудил на подоконнике подставку для окурков, а то общий вид этажа не гармонировал с курением.
Они вошли в лифт и поехали вниз. Дверь, ведущая с этажа на лестничную клетку, шумно громыхнула. Ей не нравилась эта дверь, хотя скорее не нравилось то, что следовало за подобными хлопками. Это в большинстве случаев означало, что на этаж зашёл кто-то из бомжей, иногда ночующих на лестницах, в поисках каких-нибудь выброшенных вещей. На первых порах, когда ещё никто не знал, что они здесь ночуют, жильцы халатно относились к мусору, вынося большие вещи вечером, а только по утру выбрасывали их на улице в большой контейнер. Но бомжи скоро привыкли и стали захаживать на все этажи и иногда по пьяни бить стёкла. Жильцам это надоело, и мусор перестали выставлять за дверь. С тех пор бомжей стало меньше.