— Знамо, того, зачем бросать свой домишко. Я не против, чтобы Маша у меня жительствовала, не гоню, только коли есть свой угол…
— Дров на два года хватит, — обрадовалась Прасковья. — Сеня избу обделал как сундук, стены проверил, каждую щелочку замазал. Теплынь зимой будет. Печь истопить — полдела, да много ли, Устя, одной надо?
— Одной — что. Не захочется, того, варить, ко мне прибежит. Я не вот за сколь верст, всей ходьбы двести сажен не будет.
— Мария, согласна, что ль? — осмелилась Прасковья. — Хватит обижаться на мать.
Прежде мать никогда не называла Машу полным именем.
— Чего не согласна! — вмешалась Устинья. — И разговору быть не может, свой дом бросить…
Маша перебралась домой. После стычки с Гришкой Пшонкиным и доярками она стала молчаливой, всего и ходу у нее что к тетке Устинье — посидят, поговорят о Косте, письмо его прочитают, но то случалось редко, в ненастье разве, а в погожие дни Устинье было время лишь до постели добраться да грохнуться — глубокой осенью сто дел, и все делать надо: и картошку копай, и коноплю дергай, и свеклу рой, и зерно сортируй. Радовались, что после дождей выдалось вёдро. Глаза страшились, а руки делали. И машины много помогали, да не всегда они умели делать то, что умели руки.
Маша уборки не касалась. Утром с работы отправлялась в орешник. Орешины скупо роняли последние листья, на обнажившихся ветках кое-где золотились переспевшие гроздья. Но чем глубже осень, тем меньше сбор, так что приходилось радоваться каждому найденному ореху.
И в тот день, увлекшись поиском орехов, Маша по длинному Тихонову оврагу ушла чуть ли не под самое Нагорное. Возвращаться оврагом было неохота, да и порядком устала, выбралась на республиканское шоссе. Завидев «Волгу», не надеялась, но подняла руку: обычно легковушки не берут на дороге попутчиков, особенно таких странных, как Маша, — один наряд ее чего стоил! Она была в долгом брезентовом плаще, поверх него висела холщовая сумка, с ней Маша бегала в начальную школу, на ногах побелевшие от старости кирзовые сапоги. Не девка — настоящее огородное пугало.
И все же «Волга» остановилась. За рулем сидел пожилой тонкий, жилистый шофер, рядом с ним крупный, осанистый мужчина. Маша так и решила: «Наверно, артист. Не сяду, пусть проезжают». Но «артист» высунулся из машины:
— Куда вам?
— В деревушку мне, вон внизу. Я дойду.
— Василий Григорьевич, долго будем стоять? Девка вроде раздумала садиться.
— Что, разве не понравились? Не может быть.
— Езжайте, я одеждой машину выпачкаю. Езжайте, каждую дуру станете ждать, долго не доедете.
Василий Григорьевич сам открыл заднюю дверку.
— Ничего себе дурочка, глазами, как шильями, нас просверлила. Что сердитая? Садись: за орехами в нейлоне не ходят. Орешки попадаются?
— Мало, — хлопнула по холщовой сумке. — Всего только. Хотите погрызть?
— Конечно.
Обделила орехами и осторожно села на мягкое сиденье.
Василий Григорьевич разгрыз орех, пожевал и повернулся к Маше.
— Орешки — одна сласть, последние. Выдалось свободное времечко?
Маша соврала, что приехала к родным из Санска погостить. Но Василий Григорьевич не отстал, выспрашивал, понравилась ли после города родная деревенька. Отступать было некуда, про жизнь в Санске врала напропалую, обстановку в Малиновке расписывала детально. Она обрадовалась, когда поравнялись с проселком, но Василий Григорьевич толкнул локтем шофера:
— Пожалуй, подвезем собеседницу.
Маша не возразила, «Волга» свернула с шоссе. Проселок был не ухабистый, потому как по нему не ездили после жатвы, — дорога на Конев лежала в противоположной стороне.
У околицы Василий Григорьевич спросил, к какому дому подвезти, Маша решительно запротестовала, пролепетав что-то вроде «спасибо», пробкой вылетела из машины. «Волга» поехала к Малиновской ферме.
У Маши сердце упало, щеки загорелись. Наверно, начальство, а она-то всего наговорила. Ну, беда. Вот в летний лагерь заглянут, увидят, как их маляр из Санска коров доит. Ну, доболталась. Недаром говорят: язык — враг мой. Намолотила. Шла домой и остановилась у крыльца озаренная. Лицо-то Василия Григорьевича вроде знакомое. Где Василия Григорьевича видела? Постояла, мысленно перебирала районных начальников, нет, ни один не похож. Попыталась областных вспомнить. И те были не такие. Немного успокоилась. В избу не пошла, села на крыльце, сидела и с проселка глаз не сводила: ждала, когда «Волга» по нему проедет. Видать, загостились. У Маши кончилось терпение, неужто проглядела? «Волга» показалась из-за угла крайнего дома и пошла вверх к республиканскому шоссе.