— А я прошу вас слушаться! Я трачу на вас свое время, я переживаю за вас, думаю о вас, ясно? Можно и послушаться! Тем более, альтернативы нет! Общением вы не перегружены!
— Как вы смеете? — Светлана Марковна приподнялась на тощих локтях.
— Смею! Я тоже человек! У меня тоже бывают плохие дни! Неудачные!
— Да как же вы смеете?.. Я умираю!
— Я тоже умру когда-нибудь!
— Я раньше!
— А вот это спорно! — Таня бегала по комнате, сгребая грязное тряпье, бумажки. — Вы этого знать не можете! Никто не может! Еще не известно, кто умрет раньше! Ни в чем нельзя быть уверенным! И ни в ком!
— Прекратите! Что вы делаете?
А Таня пыталась добавить свежего воздуха. Боролась с рамой. Рама не поддавалась, засохла-заросла на века. Пришлось кухонным ножом крошить старую краску. Светлана Марковна притихла, с ужасом наблюдала, прикрыв пальцами рот. Чапа носилась следом за Таней, хватала тряпки, яростно их казня мотанием.
— Я сейчас здесь все вымою, выброшу весь этот хлам! И только попробуйте хоть что-нибудь сказать, ясно? Тут дышать нечем! Это не комната, а гроб! Вам нравится так жить? Так вот это — не жизнь! Это смерть раньше той смерти, которую вы изо всех сил стараетесь ускорить!
Треск рамы, что-то свалилось, какие-то чашки, грохот. Потом тишина. И тихий плач Светланы Марковны.
Таня собирала осколки, стараясь порезаться. Долго сидела на полу. Встать и подойти к Светлане Марковне казалось уже невозможным никогда. И было стыдно до боли. И плохо до боли.
Таня прижимала ладонь к осколкам.
Пусть бы и побольнее стало! Пусть бы эта кожная боль превзошла ту, внутреннюю!
Но не получилось, чтобы превзошла.
Таня посидела еще чуть-чуть, а потом, пунцовая и притихшая, пошла к Светлане Марковне.
— Простите меня. Все, давайте успокоимся.
Светлана Марковна горько рыдала, дергая острыми лопатками. Бедная. Таня присела рядом.
— Ну, пожалуйста… Пожалуйста… Простите…
— Вы жестокая! Вы злая!
— Я не злая… Я несчастная…
— Как вы можете так со мной?
— А как вы можете так с собой?
— Вы не больны! Вы живы!
— Так ведь и вы живы…
— Я пока жива…
— И я…
Шторы пузырились, впуская свежий воздух. Свежий настолько, насколько он может быть свежим в центре большого города. Но все равно воздух.
Вместе с воздухом в комнату входили и поселялись тоска и покой.
— Светлана Марковна! Меня бросил муж. Он ушел к другой женщине. Я не знаю, как жить дальше. У меня просто нет никаких мыслей по этому поводу. Что бы вы мне посоветовали?
Покой и тоскаааа.
— Отдайте свою жизнь мне, — искренне попросила Светлана Марковна.
— Берите, — согласилась Таня.
Странно, но обеим стало легче.
— Вадим, ты чего? — его схватили, оттащили от колонны. — Ты совсем, что ли? Больной! Из-за бабы??
Но Вадим был посильнее. И мотивация у него была посильнее. Его бросила женщина. Его обманула жена. Его предала боевая подруга. А в лице подруги его в принципе предало человечество. И даже не это хуже всего. Человечество регулярно предает по мелочи, недовешивает, нарушает договоренности и любит пнуть без предупреждения. Сколько раз уже такое было? И там, в Москве, и здесь, дома… Но дома предают мягче, пинают теплее. Дома и не ждешь какой-то глобальной беды. И если она вдруг приходит, то это прежде всего вызывает стопроцентный ожог воли. Шок.
Сейчас пока хоть одна система восстановится…
А вместо дефибрилляции — вот, колонна… Разряд! Еще разряд!
— Вадим! Да задолбал ты! Успокойся уже! Хорош! Ты сейчас здание административное снесешь! Кто компенсироватъ будет?
Когда Вадим был еще школьником, с ним уже приключалось подобное. Получил двойку. Никогда ничего ниже четверки, а тут — двойка. Позор. Стыд и позор. Вадим бродил вокруг дома, кривил губы, не плакал, но очень хотел. И ему было невыносимо думать, что теперь он навсегда останется с этим грузом — с двойкой. Теперь уже мир никогда не будет прежним. И дело не в родителях, которые поругают и огорчатся. Хотя и в них тоже…
И чтобы как-то унять печаль, а вернее, сместить ее акценты, Вадим тогда залез на лестницу для старшеклассников и повис на руках над стадионом. Пока висел — мысли были только о том, что сейчас не выдержит, разожмет пальцы. И когда упал, мысли были о том, что больно. А о двойке — нет.
И тогда к нему еще подошла маленькая девчонка из соседней квартиры и спросила:
— Больно?
Вадим сурово отвернулся. Не хватало еще с девчонкой разговаривать. Но та оказалась настырной. Обошла кругом и присела рядышком:
— Меня зовут Таня, а тебя?