«Плюс радиация, – подумал Лёха, – я облучусь и ослепну, если не выберусь отсюда. Сколько же я пролежал?»
Он вспомнил, что кто-то вытащил его из белой могилы, и он тут не один, и, превозмогая острую боль в глазах, осмотрелся еще раз.
«Это отек мозга, – подумал Алексей, – высота не та, конечно, не зона смерти, но в горах все может быть, даже опытных ребят выносят вперед ногами, плюс неизвестно, сколько я тут провалялся. – Он закашлялся и выплюнул на снег темно-красный комок. – И отек легких», – добавил он.
«Вставай уже!» – повторил незнакомый голос по-русски прямо над его головой.
Алексей оперся ладонями, растопырив пальцы и глядя прямо перед собой, и только тогда заметил, что на нем надеты рукавицы-верхонки и мембранная куртка.
«Значит перчатки под рукавицами, – судорожно подумал Алексей, пытаясь оценить степень обморожения конечностей логически, потому что не чувствовал тела до сих пор. – Так, значит на мне термушка и две куртки, пуховки нет. Плохо. Значит отморозил все на хрен».
Тут он увидел, как поднимается над землей: две очевидно нереальные космические руки подняли его и удерживали в таком положении, пока он силился встать на ноги.
– Давай, давай, друг, не теряйся! – повторял голос из-за спины, а у Алексея перед глазами плыл и скашивался то влево, то вправо горизонт.
– Все, все, оставь, не могу! – Лёха тяжело сполз обратно, притянутый яростной гравитацией, сел и уставился на ботинки.
– Штаны тоже мембранные, хорошо! – мысли бултыхались в киселе невесомости. – Может мне повезло и ноги не намокли.
Над ботинками возвышался вполне живой человек, а не какой-нибудь инопланетянин, которому и принадлежал голос, одетый в коричневые сапоги с меховой оторочкой, теплую потертую чубу, подпоясанную бечевкой в несколько оборотов, и в нахлобученную вышитую шапку. Алексей уж было подумал, что это шерпа – портер или пастух, но лицо его было слишком светлое для шерпы [3], без характерного загара. Да и что забыл пастух на высоте 6000 метров?
– Меня зовут Речунг, – сказал то ли человек, то ли галлюцинация, и Алексей заметил, что на руках у него нет перчаток.
– Точно глюк, – решил Лёха и потер глаза рукавом красной мембранной куртки.
– Да живой я, живой, – засмеялся Речунг и добавил: – Пока что. Надо выбираться отсюда, пока солнце не село.
– Легко говорить, – Алексей разминал ноги, стуча по ним через термобелье и плотные штаны. – Ты откуда вообще взялся? И где Пасанг?
– Вчера ночью на первый лагерь сошла лавина, погибло шесть шерпов, Пасанг был среди них. Снизу организовали спасательную операцию, спасли одного русского альпиниста и пять шерпов.
– Значит Тёма жив, – подумал Алексей и сердце его радостно прыгнуло, тут же отозвавшись иррадиирующей болью в спину и желудок. Его бы стошнило, да было нечем.
– Пить! – скорчился Лёха. – У тебя есть вода?
Речунг покачал головой:
– Воды нет, но есть сыр нака, – он достал из широкого нагрудного кармана маленький сверток. – Если ты положишь его в рот и будешь рассасывать потихоньку, тебе станет легче. Держи!
Он сунул Алексею в рукавицу твердый бело-желтый кусочек.
Лёха знал о целительной силе молока высокогорных наков, самок яков, но сомневался в их волшебной силе. Тем не менее вздохнул, отправил в рот пригоршню снега, а затем сыр, и поскольку жевать сил не было, то просто оставил его таять по совету нового друга.
Тем временем солнце припекало и снег проседал, открывая следы недавней стоянки. Ботинок уперся в чей-то одиноко валяющийся налобный фонарик, совершенно досадный и бесполезный.
– У тебя есть рация? Надо сообщить, пусть пришлют за нами вертолет. Я сам не спущусь, это точно, ты уж прости, дружище. До базового лагеря не дойду.