– Лучшие в целом мире, – сказал Алексей и получил удар в ноющее ребро от ламы. – Ой, за что ты так со мной?
– Не такая у тебя судьба, друг, чтобы тут замерзнуть. Ты же высотник, а тут всего 6000 метров, даже не зона смерти. Тебе не стыдно? Поднимайся! Не позорь своих товарищей!
Фраза подействовала как мощное заклинание и Лёха встал.
– А теперь ты соберешь снег в чашку и включишь горелку, – лама продолжал вправлять выпадающие элементы сознания Алексея на место, точно в голову.
Он зажег горелку и стал топить снег.
– А теперь пей уже и идем!
Алексей выпил.
– Скажи, лама Речунг, зачем ты мне помогаешь? Ради спасения живого существа или ради хорошей кармы?
– А зачем ты сюда приперся? – парировал лама. – Ради славы или ради славы?
– Нет, ты все же ответь, – напирал Алексей.
– Ради нашего общего спасения. Чем больше существ спасти одним махом, тем лучше.
– Придется рюкзак здесь оставить, – огорчился Лёха. – Хоть бы себя донести, не то, что лишний груз.
– Палатку оставим, а снаряжение и лекарства возьмем с собой. Не волнуйся, я понесу.
– Да как же? Да неудобно как-то…
Алексей надел пуховку, закрепил на ботинках кошки и оперся на единственную треккинговую палку.
– С богом! – сказал он по-русски и перекрестился.
– Ом Мани Падме Хум [6], – подтвердил лама.
И они побрели по блистающей долине навстречу движущимся глыбам льда. Речунг шел как верблюд по пустыне – уверенно и невозмутимо, едва касаясь подошвами меховых сапог того, что пару дней назад было тропой, и не оставлял следов. Алексей вгрызался острыми кошками в ледяные настилы, смешанные с проседающим снегом, будто вбивал победные флажки на каждом шагу.
Тропа стала спускаться вниз, Алексей запыхался и прислонился к камню.
– Ты разобьешься, – сказал он ламе, – давай пойдем в связке.
Потом посмотрел на извилистые трещины по нескольку метров ширины и бесконечной глубины, раскрывающие пасть им навстречу, и махнул рукой:
– Это бесполезно. Мы все равно сорвемся. У нас нет лестниц, а у тебя нет снаряги. Это конец.
– Ты не поверил, друг мой, – лама оперся спиной о горный склон, но не для того, чтобы отдохнуть, а чтобы получить энергию. – А ведь я говорил, что умею слушать ветер не ради восхваления. В трещинах он завывает иначе, чем на цельных кусках. Если умеешь слушать горную мелодию, никогда не сорвешься вниз. Я проведу тебя по лабиринту Кхумбу без единой веревки и лестницы. Ты будешь парить над ледопадом как орел. Даже не думай сдаваться сейчас.
– Это полное безумие, – подумал Алексей и сказал: – Ну, будем живы – не помрем! – вздохнул и потащился за Речунгом.
Они шли около пяти часов, солнце клонилось к закату, окрашивая горы всеми оттенками синего. Лама искусно выбирал такие стыковки между глыбами, через которые можно было просто переступить, обходя витиеватые хвосты ледяных змей, уводящие в пропасть. Местами приходилось двигаться по узкому перешейку, по обе стороны которого далеко внизу лежали погибшие альпинисты и портеры.
В какой-то момент силы оставили Алексея, он оступился и соскользнул с одного из мостиков, с размаху воткнул ледоруб, сам не понимая, во что, и повис над черной дырой. Он не смотрел вниз, но знал, что там, а сверху загорались холодные огромные звезды и силуэт ламы разматывал бечевку, которой был подпоясан.
– Хватайся! – кричал он.
Алексей ухватился и пополз. Выбрался и уже не мог встать. Весь остаток пути он полз, не упуская из виду сапоги ламы, не оставлявшие следов.
– Это все, – подумал Алексей, когда не мог ползти.
– Это все, – сказал Речунг, – мы в базовом лагере.
Лёха перевернулся на спину и едва мог дышать.
– Слушай меня, сынок, – лама наклонился, и его шапку обрамили звезды.
– Как на картинах в монастыре Тенгбоче, – подумал Лёха. – Будда в сияющем ореоле.
– Слушай, я не могу идти дальше. Мне нужна твоя помощь. Я спас тебя, спаси и ты меня. Возвращайся из Катманду, когда вылечишься. У тебя пневмония, отек легких, перелом трех ребер и обморожение пальцев рук и ног. Пневмония, понял? Двусторонняя, крупноочаговая. Так и скажи врачу. Возвращайся как можно скорее, я буду ждать тебя в заповеднике Сагарматха.