– Ах, он не понимает! – Шеф сжал кулаки и заиграл вставной челюстью. Потом успокоился, обмяк и съел еще две ложки борща. – Прости, забыл совсем. У вас же всё делается по послушанию. Так ведь? – Он достал из кармана пиджака конверт и протянул мне.
В конверте лежал чек на крупную сумму и записка, написанная игуменом: «Андрей, Василий Иванович был у меня, доложил о проделанной работе. Если ты не против, благословляю отдать ему камень. По-моему, он заслужил награду, а нам с тобой эти драгоценности ни к чему. Ведь мы с тобой монахи, не так ли! С Богом. Недостойный игумен Паисий».
– Деньги – это моральная компенсация за тюрьму и остаток ранее оговоренных средств.
– Ну что ж, пойдемте, – махнул я рукой, приглашая всех троих следовать за мной.
Открыл дверь в свою комнату, впустил гостей, они гуськом, затаив дыхание вошли и прижались к стене, пропуская меня к книжному шкафу. Я раздвинул книги, достал шкатулку и поставил на стол. Из стакана с карандашами вытряхнул крошечный ключик, открыл шкатулку. Гости подались вперед. Порывшись в старом хламе, нашел медальон и протянул его Шефу. Тот взял в руки и сел на кровать.
– Это он? Что-то выглядит как-то несерьезно.
– Если бы серьезно, вы бы давно его к рукам прибрали. Белый металл – платина, а зеленый бриллиант покрыт специальным лаком, чтобы выглядел попроще. Как видите, благодаря этой маленькой хитрости камень ценой в пятьдесят миллионов и сохранился.
– Что же вы!.. – Шеф полоснул жгучим взором подчиненных.
– Василий Иванович, уважаемый, – стал успокаивать авторитета, – да вы поймите, дело это Божие, и камень до построения храма находился под особой Божией защитой. Так что вы его могли получить только после построения нашей церкви. Мы все, – я обвел рукой присутствующих, – выполняем волю Божию, и не иначе. Так что не ругайте ни себя ни этих достойных людей, ни меня.
– Не могу!.. – всхлипнул Шеф. – Не могу понять!.. Я всю братву на рога поставил! Я чуть от страха не окочурился. Это же какие деньги! – Он поднял на меня налитые кровью глаза. – …А ты вот так просто хранил в коробке! Так просто отдаешь чужому дяде? Тебе что, не жалко?
– Нет, чего тут жалеть. Безделушка свое дело сделала. Храм-то построен. А это не камешек какой-то, а ворота в рай. Понимаете – в блаженную вечность! Радуйтесь, люди, мы все стали причастниками рая.
– Да какой там рай, мальчишка! – взревел старик. – Мы еще здесь, на земле, не все дела сделали. А что если завтра война? А что если очередной кризис сожрет все деньги? У меня-то теперь есть гарантия, – он поднял камень, – гарантия выживания. Я с этим бриллиантом где угодно выживу. Но я не понимаю, почему ты так легко расстаешься с полусотней миллионов?
– А, вот оно что, – закивал я, – ваше рождение на Украине, эта любовь к борщу и традиционная бескорыстная любовь к деньгам. Теперь все понятно – и с вами, и с Украиной… Только в отличие от ваших малороссийских земляков, вам удалось храм построить. Так что, дорогой Василий Иванович, в отличие от них, вы еще в очень даже неплохом положении.
Старый бандит аккуратно положил медальон во внутренний карман пиджака, вжикнул молнией, застегнулся на все пуговицы… и заплакал навзрыд. Из перекошенного рта вырвались обрывки нехороших слов, из которых мне удалось разобрать лишь «москали похании», «быдла ватное» и «якый я дурэнь». Отрыдав нормативное время, Шеф резко встал, распрямился, сгорбился, втянул голову в плечи и вышел из квартиры. Следом выбежал Никита с забытыми немецкими туфлями подмышкой – старик ушел босиком. Расстроился, наверное…
– А я что! – всхрапнул Назарыч, глядя из-под бровей старым сторожевым псом. – Я не причем! Мне бы в нашем храме до смертыньки грехи свои отмолить бы…
– Ну, думается, мы тебе в этом поможем.
– Да? А, ну да, ты же в храме служить будешь. А Украину и я люблю! И песни у них душевные, и борщ вкусный, и перцовка тоже очень даже. – Погладил он выползший из-под брюк живот, обычно плоский. – До сих пор всё тут горит.
– Попей чайку, старина, затуши пламя. – Я возбужденно взмахнул рукой. – А Киев – разве мы не любим? А Полтаву, Одессу, Харьков, Запорожье, Донецк? А Днепр, до середины которого редкая птица долетит! А вареники чего стоят? А черноглазые девчины в венках и лентах? А загорелые дочерна старушки с кроткими опущенными долу очами! А степи, Назарыч! Ты ходил по этим широким степям с ковылем, татарником и полынью! Да это же все наше, родное!