В тот миг мое сердце наполнилось огромной любовью, будто яркое теплое сияние пронзило меня и соединило с океаном света Божией любви. Это всё было настолько грандиозно и великолепно, что на секунду меня покачнул страх: за что мне это?, я не достоин и малой толики этой красоты, а что если я сейчас попросту сгорю в этом океане огня?, а что если сейчас очнусь где-нибудь в морге и весь зашитый грубыми стежками, сине-желтый, пойду по длинному коридору, повергая в ужас и обморок санитарок и медсестер? Но страх в этот вмиг растаял и улетучился как тот нечистый с плеча врача, всего-то прочитавшего молитву «Да воскреснет Бог…» Исчез, как исчезнет зло после Страшного суда – будто его и не было. И снова моё сердце «глубоко и кто познает его» раскрылось и приняло в свою бесконечную ёмкость весь этот Божий мир, пронизанный светом невечерним.
– Да что же ты слезы-то проливаешь, милый, – раздался у меня над ухом добрый бабий голосок пожилой санитарки. – Ты выжил, тебя наш дохтур ажник с того свету вынул, так что еще поживешь, касатик, да не нарадуешься. Слава Богу!
Меня, сидящего на обрезе моря, звала бабушка, а я любовался бесконечной красотой и никак не мог оторваться…
Вопреки хвастливым прогнозам врача, ни через неделю, ни даже через месяц меня из больницы не выписали. Во время еженедельного обхода главный врач, старый опытный лекарь, осмотрел мой череп в зеленке, прощупал мышцы ног и рук, прочитал историю болезни и тяжело вздохнул. Мой лечащий врач, как провинившийся первоклассник, стоял за спинами коллег и боялся высунуться под испепеляющий взгляд начальника.
– Немедленно сделать все анализы, томографию и приготовить к операции. Сам все сделаю.
Потом состоялась длительная операция, во время которой я сидел на шкафу в углу и наблюдал как люди в зеленых пижамах копошатся в моем черепе. Главврач поначалу рычал и ругался на чем свет стоит. Я подумал, не хватало мне еще его нечистых и злобных духов, которых он вполне может внедрить в мой и без того непутевый мозг, стал молиться своему другу – великомученику Пантелеимону, он явился, обошел вокруг операционного стола, заглядывая за спины врачей, покачал головой и присел рядом со мной на шкаф.
– Ладно, брат, не волнуйся. Им не удастся искалечить тебя. Мы не позволим. Только знаешь…
– Говори, чего уж там…
– Ты уж прости, но полностью излечить тебя не удастся. Я точно не знаю почему, но мне известны последствия. Будешь хромать и страдать немощью телесной до конца жизни. Это ничего. Главное, что не помешает, а наоборот, поможет в твоем служении Господу. Я тебя не сильно огорчил?
– Если пользоваться боксерской терминологией, – пытался я шутить, – это не нокаут, это всего лишь нокдаун. Что ж, встану, сотру кровь, выплюну выбитые зубы – и в бой.