– Я все это знаю. И готов на мучения ради любви. А я Таню люблю, ты знаешь.
– Ладно. Бог благословит. Что еще тебя гнетет, старый мой друг Виктор?
– Да вроде больше ничего. А что?
– На твоем левом плече сидит нечистый и рожи корчит. Тебе не хочется его изгнать?
– Что! Какой еще нечистый? Где?.. – Он замахал руками, будто смахивая перхоть с плеча. – Прогони его, отче! Мне страшно!
– Успокойся. Вспомни, не имеешь ли в душе обиды на кого, или зависти?
– …Да, ты прав, отец Силуан. Грешен… – Тебе завидую. С тех пор, как Таня призналась, что любит тебя. А еще завидовал твоему успеху в бизнесе. А еще, что у тебя жена такая красавица. А еще, подумывал найти киллера, чтобы он тебя… нет, не убил, а только подстрелил чуть-чуть… Ну, чтобы и ты тоже боль испытал, какую я в груди ношу столько лет.
– Как видишь, Таня меня не любит, это не больше, чем пристрастие. Это вроде желания заиметь в собственность понравившуюся игрушку. Завидовать успеху в бизнесе тоже не актуально, Господь все у меня отнял. Что еще. Жена-красавица предала и вместе с местными бандитами ограбила. А киллер сам собой нашелся – тебя опередил черный человек, который преследовал меня. Так что, как видишь, причин завидовать больше нет. Ты меня прости, если я тебя обидел. Прости Христа ради.
– Да как же это! – Плечи Виктора сотрясались. – Ты у меня просишь прощения, когда это я во всем виноват.
– В отношениях двух старых друзей виноваты всегда оба поровну. Так ты простишь меня?
– Да, конечно, да, – шептал он сквозь слезы, – и ты прости меня… Прости! Христа ради.
В тот миг и вспомнились мне слова старца Василия: «радуйся, ты очищаешь людей от скверны, они от тебя отходят чистыми, как младенцы». После прочтения разрешительной молитвы, во время которой сгорели под епитрахилью все грехи Виктора, после того, как он вытер лицо носовым платком и разогнулся – я увидел его чистым и прекрасным. Глаза его сияли, он словно светился от радости. Тут уж пришел и мой черед всхлипнуть и промокать глаза – от той самой «радости спасения», которую просил Давид в горячем покаянном пятидесятом псалме. Ради такого мгновения счастья, ради столь явного причастия любви Христовой, я мог бы вынести скорбей и ранений и побольше, и подольше.
Из алтаря выглянул сначала алтарник Константин, потом игумен Паисий и, заметив мой плач о грехах друга моего, как всегда, замотал головой. Как-то на службе у нас был епископ, так владыка прямо сказал мне: «Так, отец Силуан, тебя надолго не хватит. Ты давай, поспокойней, потише…» Когда проводили епископа, я напомнил игумену, что старец Василий учил нас: «Не жалей себя, отдавайся Богу полностью, тогда и Господь тебя пожалеет и пошлет укрепляющую благодать». Он тогда вроде бы согласился, да оказывается ненадолго. Всякий раз мотает головой и укоряет.
Мой старый друг, мой Вик, Витя, Виктор уходил в поток света, льющегося из окна. Совсем недавно в это окно бил ветер, за его стеклянной прозрачностью неслись черные тучи и сеял холодный секущий дождь. Ан вот вам – сейчас льется яркий весенний свет. Я закрыл глаза, слегка ослепленный, проморгался и позвал следующего на покаяние.
Кажется, до меня дошло, наконец, почему за последний год в моей жизни произошли столь революционные события. Это все бабушка – это все она, родимая, вымолила для меня спасение. По ее молитвам одна за другой лопнули ветхие путы, приковавшие меня в смертному, не позволявшие встать, разогнуться и начать восхождение по лестнице Иакова вверх, в Небеса. Как престол храма стоит на мощах мучеников, так и моё нынешнее монашеское священство основано на крови пострадавших родичей, прародителей и моей собственной.
И вот после распутицы и грязи, метелей и морозов – грянула весна. И не только в природе, но и в моей новой жизни, в судьбах окружающих, соседей по дому, нашему тихому дому, в центре которого действует сейчас восстановленный храм.
Автор приостановил выкладку новых эпизодов