Ранним утром вскочил, как на пожар. Сегодня должно случиться нечто необыкновенное. С полотенцем в руках бегу в летнюю душевую, окатываюсь холодной струёй, растираюсь докрасна махровым полотенцем. Кровь заиграла, закипела в истасканных сосудах. Солнце только краешком выглядывало из пелены голубоватых облаков, по земле струился прозрачный туман. На цветах, на листьях, на траве сверкала роса, из кухни вытекал аромат пирожков, кофе с молоком и медовый запах расплавленного воска.
Пока я завтракал, тетя Надя успела вытряхнуть из формочек готовые свечи двух сортов, целый противень просфор, сложить все это в корзину и одеться по-церковному, то есть во все чистое и светлое. Вычитывая по памяти утреннее правило, мы по пустым улочкам, под капающими росой деревьями, взбивая стелющийся по-над речкой туман, весело и быстро дошли до храма. Тетя поставили корзину на лавку у свечного ящика. Перекрестилась, прошептала молитвы и как маленького взяла меня за руку: пойдем!
Несмотря на то, что мы поднялись спозаранку и пришли первыми, старец в своей келье заканчивал своё трехчасовое утреннее правило с земными поклонами. Увидев нас, он гостеприимно улыбнулся, пригладил седые волосы и вышел нам навстречу. Благословив тетю Надю, отец Тимофей с полминуты всматривался мне в лицо, чмокнул в лоб и неожиданно громким баритоном произнес:
– А ты чадо старца Василия – Андрей! Вспомнил я тебя. Ты с родительницей своей бывал у моего друга.
– С бабушкой он бывал, – пыталась поправить старца Надежда.
– Всё верно, с родительницей, – подтвердил я. – Она мне об этом в письме написала, посмертном.
– Тогда, на исповедь! – сказал старец. – Начнем с этого. Самого важного.
Сначала мы прочли по очереди покаянный канон, потом он поставил меня на колени перед иконой «Державная», подтащил ко мне аналой и, облокотившись на него, стал выслушивать исповедь. Потом заставил положить сорок поклонов перед распятием. Потом предложил вспомнить всех женщин с семилетнего возраста, с которыми у меня был роман, влюбленность, поцелуи и связь. Я стал вспоминать и записывать имена на бумажку, старец молился и ждал. Когда я показал список, он тихонько сказал: «еще двоих не хватает». Я ушел на самое дно своей памяти, проследил каждую встречу с девочками, девушками, женщинами, но вспомнить еще кого-то так и не смог. Старец спросил:
– А разве с этими, – он назвал имена, – у тебя все было целомудренно?
– Да, точно, были по отношению к ним нечистые помыслы.
– Вот видишь, – с облегчением произнес старец, – на твоей хартии, которую нечистый ведет, помыслы нечистые к этим двум девам записаны как блудный грех. Вот теперь всё. Наклони голову к Евангелию. – Он накрыл меня епитрахилью и прочел полный текст разрешительной молитвы. Отнял ленту с крестами и заглянул под неё, будто там что-то изменилось. Впрочем, да – изменилось! У меня все лицо было мокрым. Старец улыбнулся и тихо произнес: – Поздравляю с чистой исповедью. Молодец.
В дверь кельи резко постучали. Старец вздохнул и громко произнес: «У этих четверых ко мне ничего срочного нет, пусть приходят в храм на исповедь, а нас не отвлекайте!»
Потом, видимо. Посчитав меня готовым к серьезному разговору, старец приступил к расспросу: кто духовник, как часто причащаюсь, насколько аккуратно выполняю молитвенное правило, как читаю Иисусову молитву, что с работой, почему отняли бизнес, что написано в письме родительницы, где храню камень, какую цену дают за него и столько стоит построит храм… У меня создалось впечатление, будто этот старец знает о моей жизни больше меня самого, я почувствовал себя прозрачным для пронизывающего взора его подслеповатых глаз.
Дальше последовало нечто чудесное и страшное: старец тезисно рассказал мне всю мою жизнь от рождения до смерти. Без особых подробностей, только самое главное – именно то, что касается жизни вечной. О чем напомнил мне блаженный старец Василий.
Отец Тимофей увидел некоторое смятение моей души, положил руку мне на макушку, прошептал себе под нос молитву – я на меня сошел поистине небесный покой. Почему-то в тот миг вспомнились слова из письма Чистильщика, то есть Федора: «Прощай, счастливый человек!» А ведь на самом деле – я счастлив!