Субботний вечер в храме, все кроме нас двоих ушли. Стою рядом с иконой Пресвятой Богородицы и во все глаза наблюдаю за старцем Тимофеем. Он неспешно, как-то по-родственному, обходит иконы, прежде чем приложиться, всматривается в образ, шепотом разговаривает со святыми. Подошел к Богородичной иконе и шепотом сказал мне: «Приглядись к выражению лица Пресвятой Матери Нашей и спроси, хорошо ли ты сегодня провел день. Вот увидишь, Она обязательно тебе ответит». Икона была «типовой», типографской, из временного софринского набора для бедных провинциальных церквей. Одно меня привлекало в ней – Пресвятая Богородица на этой иконе выглядела именно так, как я Её себе представлял – красивой, молодой и бесконечно по-матерински доброй. Но я никогда и подумать не мог, чтобы обращаться к образу как живому человеку. Но если святой старец узрел своим чистым взором живую Матерь Божию, то и я, вполне доверившись ему, стал относиться к иконе так же.
Время остановилось, между мной и Пресвятой Богородицей шел неторопливый разговор. Ни слова упрека, ни тени осуждения – Она утешала меня, как сына. Да – уродливого, да – грязного, да – плененного цепями страстей, но – сына! Словно после долгой черной ночи, взошло солнце и заиграло мириадами радуг на каплях росы, небо просветлело и восходящее солнце приняло в объятья новый день. Я стоял на коленях перед живой Богородицей, Она, как мать родная укутывает озябшего сына, покрыла меня Своим омофором, меня окружило облако света, приятного, уютного, ароматного, переливчатого… «Что, поговорили? – прошептал старец, протягивая клетчатый носовой платок. Моя физиономия до самого горла была мокрой. – Вот так и мне не хочется уходить отсюда. Особенно, когда никого нет и наступает тишина. Однако пойдем, нас на трапезе заждались». Ох, как не хотелось прерывать это «разговор», такой светлый и добрый. Что произошло? А просто поверил старцу, доверился его взору и его глазами увидел то, мимо чего проходил сотни раз за день. А тут прозрел и удостоился…
Да, я не верил себе и непрестанно, как музыкант – камертоном, сверял чистоту своей веры с Евангелием, житиями Святых Отцов, с преданием Церкви, с «духовным камертоном» старца и тех священников, которые несут на раменах тот же благодатный тихий свет невечерний, добрую отеческую улыбку и сердечное тепло, проливающееся прямиком в твою озябшую душу. Как-то теплым тихим вечером, когда закат солнца позолотил верхушки тополей, траву и крыши, сидели мы вдвоем со старцем на скамейке, что напротив церковных врат, он глубоко вздохнул, как бы решаясь на что-то, и сказал:
– Однажды много лет назад во время постного бдения мне было видение. Стоял я над пропастью, воздев руки к Господу и молил помиловать моих чад. Ну, сколько у меня их было тогда? Человек двести, не более. А тут на меня из-за горизонта двинулась толпа людей. Тысячи, может даже миллионы. И все гурьбой стали падать в пропасть. Господь прогремел с небес: а этих несчастных тебе не жалко? Я как Савл в испуге спрашиваю: что мне делать, Господи? Молись за всех людей, видишь, они как стадо без пастыря, а Я по твоим молитвам буду их из пропасти вытаскивать.
– То есть Спаситель призвать Вас молиться за весь мир? Это же дело схимника, а Вы приходской священник.
– Да, – понуро кивнул старец. – Знаешь, страшно мне стало. До сих пор эта бездна каждый день перед глазами, и большая полпа людей падает в черноту. Вот после того случая и стал молить Бога о том, чтобы мне больше не давать видений. И чад своих прошу молиться об этом. Чтобы без видений, чистым умом. А то ведь можно и умом повредиться. Понимаешь?
Да, понимаю, понимаю, старче, и пуще прежнего остерегаюсь видений. Если бы в рай, если бы в Царство небесное, а то ведь меня все больше в ад погружает мой суровый наставник, мой Ангел Божий. Наверное, степень моей греховности такова, что не раз и не два, а трижды меня швыряли во тьму кромешную. Чтобы одумался, наконец, чтобы встал на прямой путь спасения.
Но зато, благодаря неверию в себя и доверию святым, я учусь смотреть на Бога во свете неприступном глазами святых. И вот я читаю: «Люди не учатся смирению, и за гордость свою не могут принять благодать Святого Духа, и потому страдает весь мир. А если бы люди познали Господа, какой Он милостивый, смиренный и кроткий, то за один час изменилось бы лицо всего мира и у всех была бы великая радость и любовь. Когда люди хранят страх Божий, тогда тихо и сладко жить на земле. Но ныне народ стал жить по своей воле и разуму, и оставил заповеди святые, и без Господа думают найти радость на земле, не ведая, что единый Господь есть радость наша и только в Господе веселится душа человека. Он согревает душу, как солнце греет полевые цветы и как ветер, качая их, придает им жизни. Все дал нам Господь, чтобы мы славили Его. Но мир не разумеет о сем. И как может кто разуметь о том, чего не видел и не вкушал? Я тоже, когда был в мире, то думал, что вот счастье на земле: я здоров, красив, богат, и люди любят меня. И я этим тщеславился. Но когда я познал Господа Духом Святым, тогда на все счастье мира стал смотреть как на дым, который уносится ветром. А благодать Святого Духа радует и веселит душу, и она в мире глубоком созерцает Господа».