- Очень хорошо! Что еще?
- А, да, вот что. Да не гоните так быстро, мне же не двадцать. Далеко еще идти?
- Слушайте, друзья, - воскликнул я, остановив бег с препятствиями перед входом в старое кафе ранне-советских времен. - Давайте выпьем по чашечке кофе. Это пять минут - здесь быстро обслуживают. Мне это кафе со штруделем во сне снилось. Я тут столько кофеина употребил, на три с половиной инфаркта хватит.
Мы присели за столик на стеклянной веранде, юная девушка в переднике приняла заказ и упорхнула, чтобы через две минуты принести на подносе кофе с пирогом. Старик отдышался, плеснул в чашку из плоской фляжки, извлеченной из-за пазухи, отпил глоток, другой и ударил себя по лбу:
- Ага! Вспомнил. Усадьбу тебе, Андрюш, вернули. Шеф нанял очень крутого юриста, тот порылся в бумагах и как-то через суд, "через товароувэд, заувсклад", поляну и конверт, - старик шутил с самым что ни на есть суровым видом, - отыграли усадьбу у музея и вернули владельцу, то есть тебе. Музей-то все что можно разворовал и довел до полного упадка, а Шеф как взялся, так за три недели такую красотищу навел - пальчики оближешь! Поздравляю.
- Вот не было печали, - проворчал я, вставая и расплачиваясь. - Только ярмо с шеи скинул, только от бизнеса и дома освободился, так на тебе - всё обратно, да еще с довеском.
- Не волнуйся, Андрей, - принялся успокаивать меня дед, вступая в гонку вторым пристяжным. - Никита с Шефом уже все за тебя решили. В усадьбе после ремонта по крыльям устроят дом престарелых и дом малютки, а посередине - дом отдыха для своих работников. Слышь, Андрюш, а мне с Алешей, в случае чего, можно будет в дом отдыха съездить?
- Зачем спрашиваешь, старче! - возмутился я духом. - Мы для тебя за особые заслуги перед отечеством персональный номер со всеми удобствами сделаем, да с мастерской, да с токарным станком. А нашему писателю организуем целый дом творчества с просторной верандой, чтобы он пил чай из самовара и закатом любовался. А? Нормально?
- Так ты у нас миллионщик, оказывается? - протянул писатель, наполняясь классовым чутьем. - А что молчишь, как палтус в морозилке? Да тебя же надо раскулачивать, контра!
- Сам только что узнал, гражданин начальник! - Воздел я руки в крайнем изумлении. - Видишь, господа бандиты всё без меня делают. Сами как-то управляются. Видимо, очень камень хотят...
- Какой камень? - хором спросили попутчики.
- Да так, булыжник, смотреть не на что, - отмахнулся небрежно, - за него полтинник в базарный день не выручить.
- Ладно, мы пришли, - отрезал Алексей, открывая традиционно обшарпанную дверь подъезда. - Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы и прочие мильёнщики!..
- Да мы не!.. - попытался возмутиться Назарыч.
- "Спокойно! - как сказал великий сатирик Игорь Маменко. - Нормальна военна ситуация!" Это я вместо боя боевых барабанов. Для поднятия духа. А сейчас я попрошу вас как можно больше терпения, снисхождения и трезвомыслия. Как сказал тот же Гайдар: "Видно, будет у нас сейчас не легкий бой, а тяжелая битва".
Плач на москальской кухне
Квартира, в которой проживал Алеша с семейством, имела восемь комнат. Такие в этом же доме занимали обычно семьи генералов, министров и народных артистов. Впрочем, Алешина семья теснилась в трех комнатах, остальные занимали кто попало: торговцы с рынка, таксисты, официанты, "рабочие и крестьяне". Ванная, туалет и кухня ошеломляли непривычной огромностью. Я видел, как дети в ванной играли в футбол, а по коридору ездили на велосипедах, наперегонки. Поздоровавшись с женой и двумя младшими детьми, мы прошли на кухню и застали пир горой, устроенный на составленных кухонных столах. Здесь сидели старшие сыновья Алексея, пятеро жильцов мужского пола из завсегдатаев пиров и три женщины.
Как бы отдельно и независимо от всех в торце рядком сидели пунцовые лицами трое мужчин и громко разговаривали. Рядовые застольщики закусывали хлебное вино традиционными салатом-оливье, винегретом и колбасой. Торцевая троица обставила себя салом пяти сортов, кругами домашней колбасы, бужениной, жареной рыбой, помидорами и малосольными огурцами - всё это возмутительно вкусно пахло и само просилось в рот. Центральное место смачной окраины занимали бутыль перцовки, керамическая бадья с борщом и блюдо с варениками, обильно политые густой сметаной.
Алексей нас со стариком Назарычем подсадил на свободные стулья на границе между центром и окраиной, представил гостям. Особо вежливо познакомил с троицей: режиссер Николай крутил туда-сюда монитор ноутбука, его соседи - ресторатор Борис и только что приехавший в Москву в поисках работы киевлянин Дима с интересом рассматривали мелькающие картинки. Даже я узнал, что изображалось на фотографиях: Крещатик, мост через Днепр, ДнепроГЭС, остров Хортица с декорациями к фильму "Тарас Бульба", виды Львова, Харькова, Полтавы, парки, азовские лиманы и, конечно, степь. Насколько я понял, Николай с Борисом жили в Москве и неплохо преуспели, вот и позвали друга детства Диму подзаработать деньжат, а может со временем купить здесь жилье и перевезти семью. Николай поспешил наполнить наши тарелки едой и налил в граненые стаканы перцовку.
- Вот, нашел! Наконец-то! Эту песню мы разучивали в школьном хоре. Знаете, как трудно ее исполнять! А вы послушайте, как Тонечка на "Голосе Крайины" поёт - это нечто фантастическое!
На экране монитора из серебристого облака выплыла, как белая птица, красивая девушка с белом платье и запела чистым высоким голоском:
Ой, лет╕ли дик╕ гуси,
Ой, лет╕ли у нед╕лю дощову.
Впало п╕р"я на подв╕р"я,
Закотилось, як пов╕р"я у траву.
О, это на самом деле было ну очень красиво, а пела девушка так чисто и звонко, что не верилось, будто поёт живьем, а не "под фанеру". Я даже переживал, когда Тоня брала немыслимые по высоте ноты, да еще на максимальной громкости. И всё тут было здорово: и мудрые слова, и дивная мелодия, и чудесное исполнение, и девушка в белом платье, будто белая лебедь летящая над серебристым облаком сцены.
- Очень красиво! - вырвалось у меня. Народ вокруг согласно закивал головами.
- А вот это? - Николай нашел файл и кликнул по иконке. По экрану монитора потекли роскошные картины: степь в серебристом ковыле, плакучие ивы над речкой, беленькие хаты с резными наличниками на холме, строй пирамидальных тополей в пунцовых лучах заката. А из динамиков раздалась напевная мелодия и звонкие голоса:
Ой там на гор╕, ой там на крут╕й,
Ой там сид╕ло пара голуб╕в.
Вони сид╕ли, милувалися,
Сивими крильми обн╕малися.
- Какие пронзительные песни! - просипел Назарыч. - Еще давай, Коленька!
Николай порылся в папках на рабочем столе, хмыкнул и поставил на воспроизведение следующую песню:
Нiч яка мисячна,
зоряна, ясная
видно хочь голки сбирай.
вийди коханая працею зморена
хочь на хвилиночку в гай
...
Ты не лякайся, що змерзнеш лебэденько.
Тепло - ни вiтру, нi хмар,
Я пригорну тебе до свого сердонька,
А воно палке, мов жар.
- Назарыч, Леша, вам слова понятны? Может перевести? - предложил Борис.
- Да нет, зачем, всё ясно. Коханая, лэбедэнько, жар сердонька, даже не лякайся - то есть, не бойся. Всё будто из детства. Думаю, у каждого москвича были друзья-украинцы, которые говорили по-своему, и нам перевод не требовался. Давай еще что-нибудь, очень хорошо поют.
- А эту песню я бы назвал вторым гимном. Это же какая высочайшая поэзия! Послушайте:
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:
Чому я не сок╕л, чому не л╕таю?
Чому мен╕, Боже, ти крилець не дав?
Я б землю покинув ╕ в небо зл╕тав!
Под великолепные песни, которые все слушали затаив дыхание, под всеобщее ликование и чувство глубокой взаимной симпатии, я не заметил, как выпил три стаканчика перцовки, съел целый круг домашней колбасы с чесноком и увесистый шматок сала, да еще и отполировал все это десятком-другим ложками борща и пятком вареников с ладонь. Внутри всё горело, тепло разливалось по телу, накатывая волнами в ступни ног, ладони, выжимая слезы из глаз. Хотелось всех обнимать и целовать. Наши души словно отделились от мест постоянной дислокации, взмахнули крыльями, взлетели как сокол в небо, сплелись в единое облако и растворились в его золотистом сиянии, как в океане любви.