— Мелехова.
— Которого Мелехова?
— Пантелея Мелехова сын.
— Прокофия знал, Пантелея тоже знаю. Хромой такой, из черкесов?
— Так точно — хромой. — Григорий тянулся струною.
Он помнил рассказы отца об отставном генерале Листницком — герое Русско-турецкой войны.
— Почему нанимаешься? — грохотало сверху.
— Не живу с отцом, ваше превосходительство.
— Какой же из тебя будет казак, ежели ты наймитом таскаешься? Отец, отделяя тебя, разве ничего не дал?
— Так точно, ваше превосходительство, не дал.
— Тогда другое дело. Ты с женой нанимаешься?
Сотник резко скрипнул кроватью. Григорий повел глазами, увидел — сотник моргает, дергает головой.
— Так точно, ваше превосходительство.
— Безо всяких превосходительств. Не люблю! Цена — восемь рублей в месяц. Это обоим. Жена будет стряпать на дворовых и сезонных рабочих. Согласен?
— Так точно.
— Чтоб были в имении завтра же. Займешь в людской ту половину, в которой жил прежний кучер.
— Как ваша вчерашняя охота? — спросил сын у старика и опустил на коврик узкие ступни.
— Выгнали из Гремячего лога лисовина, гнали до леса. Старый попался, обманул собак.
— Казбек все хромает?
— У него, как оказалось, вывих. Ты поскорей, Евгений, завтрак стынет.
Старик повернулся к Григорию, щелкнул сухими, костлявыми пальцами.
— Шагом — марш! Завтра к восьми часам чтобы был здесь.
Григорий вышел за ворота. У заднего фасада амбара борзые грелись на подсохшей от снега земле. Старая сука со старушечьим взглядом затрусила к Григорию, обнюхала его сзади и провожала до первой балки, понуро опустив голову, ступая шаг в шаг. Потом вернулась.
XII
Аксинья отстряпалась рано, загребла жар, закутала трубу и, перемыв посуду, выглянула в оконце, глядевшее на баз. Степан стоял возле слег, сложенных костром у плетня к мелеховскому базу. В уголке твердых губ его висела потухшая цигарка; он выбирал из костра подходящую соху. Левый угол сарая завалился, надо было поставить две прочные сохи и прикрыть оставшимся камышом.
С утра на верхушках Аксиньиных скул — румянец, в молодом блеске глаза́. Не укрылась перемена от Степана; завтракая, спросил:
— Ты чего?
— А чего я? — Аксинья вспыхнула.
— Блестишь, будто постным маслом намазанная.
— От печи жарко... в голову кинулось. — И, отвернувшись, глазами воровато шмыгнула в окно: не идет ли Мишки Кошевого сестра?
Та пришла только перед сумерками. Вымученная ожиданием, Аксинья встрепенулась.
— Ты ко мне, Машутка?
— Выдь на-час.
Степан перед осколком зеркала, вмазанного в выбеленную грудину печи, зачесывал чуб, гладил куцей расческой из бычачьего рога каштановые усы.
Аксинья опасливо глянула в сторону мужа.
— Ты, никак, куда-то собираешься?
Степан ответил не сразу, положил расческу в карман шаровар, взял из печурки колоду карт и кисет.
— К Аникушке пойду, посижу трошки.
— И когда ты находишься? Искоренили карты: что ни ночь, то им игра. До кочетов просиживают.
— Но, будя, слыхали.
— Опять в очко будешь играть?
— Отвяжись, Аксютка. Вон человек ждет, иди.
Аксинья боком вышла в сенцы. У входа встретила ее улыбкой румяная, в засеве веснушек, Машутка.
— Пришел ить Гришка.
— Ну?
— Переказывал, чтоб, как затемнеет, шла к нам.
Аксинья, хватая Машуткины руки, теснила ее к двери.
— Тише, тише, любушка. Что ж он, Маша? Может, ишо чего велел сказать?
— Гутарит, чтоб забрала свое, что унесешь.
Аксинья, вся в огне и дрожи, вертела головой, поглядывая на двери, переступая с ноги на ногу.
— Господи, как же я?.. А?.. Так-то скорочко... Ну, что я? Погоди, скажи ему, что я скоро... А где он меня перевстренет?
— Заходи в хату.
— Ох, нет!..
— Ну ничего, я скажу ему, он выйдет.
Степан надел сюртук, тянулся к висячей лампе, прикуривая.
— Чего она прибегала? — спросил между двумя затяжками.
— Кто?
— Да Машка Кошевых.
— А, это она по своему делу... юбку просила скроить.
Сдувая с цигарки черные хлопья пепла, Степан пошел к двери...
— Ты ложись, не жди!
— Ну-но.
Аксинья припала к замороженному окну, опустилась перед лавкой на колени. По стежке, протоптанной к калитке, заскрипели шаги уходившего Степана. Ветром схватило искорку цигарки и донесло до окна. В оттаявший кружок стекла Аксинья на минуту увидела при свете пламенеющей цигарки полукруг придавившей хрящеватое ухо папахи, смуглую щеку.