— Ищите!
Пристав, придерживая рукой шашку, подошел к сундуку, где рылся в белье и одежде рябоватый, как видно напуганный происходящим, казак-сиделец.
— Я требую вежливого обращения, — договорил Штокман, целясь прищуренным глазом офицеру в переносицу.
— Помолчите, любезный.
В половине, которую занимал Штокман с женой, перекопали все, что можно было перекопать. Обыск произвели и в мастерской. Усердствовавший пристав даже стены остукал согнутым пальцем.
Штокмана повели в правление. Шел он впереди сидельца, посредине улицы, заложив руку за борт старенького пиджака; другой помахивал, словно отряхивая прилипшую к пальцам грязь; остальные шли вдоль плетней по стежке, испещренной солнечными крапинами. Следователь так же наступал на них ботинками, обзелененными лебедой, только фуражку не в руке нес, а надежно нахлобучил на бледные хрящи ушей.
Допрашивали Штокмана последним. В передней жались охраняемые сидельцем уже допрошенные: Иван Алексеевич, не успевший вымыть измазанных мазутом рук, неловко улыбающийся Давыдка, Валет в накинутом на плечи пиджаке и Кошевой Михаил.
Следователь, роясь в розовой папке, спросил у Штокмана, стоявшего по ту сторону стола:
— Почему вы скрыли, когда я вас допрашивал по поводу убийства на мельнице, что вы член РСДРП?
Штокман молча смотрел выше следовательской головы.
— Это установлено. Вы за свою работу понесете должное, — взвинченный молчанием, кидал следователь.
— Прошу вас начинать допрос, — скучающе уронил Штокман и, косясь на свободный табурет, попросил разрешения сесть.
Следователь промолчал; шелестя бумагой, глянул исподлобья на спокойно усаживавшегося Штокмана.
— Когда вы сюда прибыли?
— В прошлом году.
— По заданию своей организации?
— Без всяких заданий.
— С какого времени вы состоите членом вашей партии?
— О чем речь?
— Я спрашиваю, — следователь подчеркнул «я», — с какого времени вы состоите членом РСДРП?
— Я думаю, что...
— Мне абсолютно неинтересно знать, что вы думаете. Отвечайте на вопрос. Запирательство бесполезно, даже вредно. — Следователь отделил одну бумажку и придавил ее к столу указательным пальцем. — Вот справка из Ростова, подтверждающая вашу принадлежность к означенной партии.
Штокман узко сведенными глазами скользнул по беленькому клочку бумаги, на минуту задержал на нем взгляд и, поглаживая руками колено, твердо ответил:
— С тысяча девятьсот седьмого года.
— Так. Вы отрицаете то, что вы посланы сюда вашей партией?
— Да.
— В таком случае, зачем вы сюда приехали?
— Здесь ощущалась нужда в слесарной работе.
— Почему вы избрали именно этот район?
— По этой же причине.
— Имеете ли вы или имели за это время связь с вашей организацией?
— Нет.
— Знают они, что вы поехали сюда?
— Наверное.
Следователь чинил перламутровым перочинным ножичком карандаш, топыря губы; не смотрел на Штокмана.
— Имеете ли вы с кем из своих переписку?
— Нет.
— А то письмо, которое было обнаружено при обыске?
— Это письмо товарища, не имеющего, пожалуй, никакого отношения ни к какой революционной организации.
— Получали ли вы какие-либо директивы из Ростова?
— Нет.
— С какой целью собирались у вас рабочие мельницы?
Штокман передернул плечами, словно удивляясь нелепости вопроса.
— Просто собирались зимними вечерами... Просто время коротали. Играли в карты...
— Читали запрещенные законом книги, — подсказал следователь.
— Нет. Все они малограмотные.
— Однако машинист мельницы и все остальные этого факта не отрицают.
— Это неправда.
— Мне кажется, вы просто не имеете элементарного понятия... — Штокман в этом месте улыбнулся, и следователь, роняя разговорную нить, докончил со сдержанной злобой: — Просто не имеете здравого рассудка! Вы запираетесь в ущерб самому себе. Вполне понятно, что вы посланы сюда вашей партией, чтобы вести разлагающую работу среди казаков, чтобы вырвать их из рук правительства. Я не понимаю: к чему тут игра втемную? Все равно это не может умалить вашей вины...
— Это ваши догадки. Разрешите закурить? Благодарю вас. Это догадки, притом ни на чем не основанные.
— Позвольте, читали вы рабочим, посещавшим вас, вот эту книжонку? — Следователь положил ладонь на небольшую книгу, прикрывая заглавие. Вверху черная на белом углилась надпись: «Плеханов».
— Мы читали стихи, — вздохнул Штокман и затянулся папироской, накрепко сжимая промеж пальцев костяной с колечками мундштук...