Сейчас на листке меня дожидались две короткие фразы, появившиеся там с некоторым промежутком:
«Она у вас?»
«Да отвечай же!»
Ну да, в совином теле я появление «новых сообщений» не чувствовал. Переговорные артефакты практичнее, но не с моей немотой.
— «Да, она здесь. Извините, только сейчас вернулся в комнату».
— «В какую ещё комнату? Почему она не отвечает?»
Наверное, имеется в виду её переговорный браслет.
— «Луна спит. Мне её разбудить?»
— «Не надо. Где она спит? В больнице?»
— «Нет. У меня в комнате».
— «В гриффиндорской спальне?! Ты, паскудник»…
Игнорируя выводимые Лавгудом-старшим строчки с угрозами, я написал:
— «Мистер Лавгуд, у меня на факультете есть своя комната. Отдельная. Другие её не видят, только декан. В этой комнате Хогвартс зачем-то поставил двухуровневую кровать. На верхнем этаже нарисована луна. На этой кровати сейчас спит мисс Лавгуд».
Какой-то низкопробный трэш получается… Хогвартс, ну зачем ты мне такое устраиваешь?
— «Что она там делает? Тебе же было ясно сказано: оставь её в покое!»
Я помедлил, подбирая слова.
— «Как, мистер Лавгуд?»
— «Я тебе при встрече»…
— «Через весь Альбион, с юга на север. Минуя купол Хогвартса, защиту факультета и Фиделиус. Ни разу у меня здесь не побывав до того. Как её останавливать?»
Лавгуд медлил с ответом.
— «Вы же знаете её лучше меня. Она видит неустроенную суть и просто делает её устроенной. Если её *нужно* в этом останавливать, это *можно* сделать только убеждением. И воспитанием».
Собеседник молчал. Я вздохнул.
— «Не перекладывайте эти задачи на меня одного, мистер Лавгуд».
Помедлив, Лавгуд спросил другим тоном:
— «А нельзя её… опять в вашу больницу?»
— «Плохая идея», — ответил я, покосившись на карту. — «Флитвик только что выловил троих нарушителей-гриффиндорцев. В гостиной идёт воспитательный процесс. И тут выйдем мы…»
Не говоря о том, что мне придётся уломать Помфри остаться ночевать там же на соседней койке, и во второй раз объяснить это будет уже труднее.
Лавгуд молчал.
— «Мистер Лавгуд. Вы ведь знаете, где сейчас Полумна и с кем».
И с кого, в случае чего, сдирать шкуру, а также где его искать.
— «Парень», — после паузы написал отец. — «Если ты её обидишь, я тебя убью».
Говорит он мне это во второй раз. И отвечать на это нужно так же, как в прошлом — предельно ясно и без своего особого мнения.
— «Я вас услышал, мистер Лавгуд. Этого не потребуется».
Подождав ещё какое-то время, я уж было хотел начать укладываться спать, но листок вздрогнул от новой порции текста.
— «Минуту! Куда мне завтра за ней приходить?»
— «Думаю, будет лучше, если я сам доставлю её утром к вам. Я умею перемещаться мгновенно».
— «Да что ты говоришь?»
— «Ну, вы же в курсе».
— «Что?! После того, что ты там устроил»…
— «ТАК я перемещаюсь только из особенно глухих подвалов. И я принял меры на будущее».
— «Поговори у меня… Значит, ещё и нелегальная аппарация. С кем связалась моя дочь?»
— «Я ничего не говорил об аппарации. Мои умения регистрировать негде, британский закон их не регулирует».
— «Ну, конечно»…
— «Мистер Лавгуд, уже поздно. Давайте продолжим завтра, если это необходимо. Как только Луна проснётся, я заставлю её связаться с вами».
— «Поттер, я не хочу рисковать».
— «Я с ней уже прыгал. С чердака, куда она попала в прошлый раз, просто нет пути для бескрылых. Её даже не тошнило. Но вы мне не верьте, с утра сами всё расспросите».
— «Расстояние имеет значение»…
— «Спокойной ночи, мистер Лавгуд. Завтра договорим».
Рыба и пироги
Мне опять снился мой дом — и земной, и настоящий. Странно, что такие сны я вижу, только если рядом ночует Луна.
Появившись ранним утром в своём чулане у Дурслей, чумазый, грязный и голодный, я, смешно сказать, больше всего беспокоился о том, что мне влетит за потерю рубашки, оставленной где-то там, в оживающем Замке. Дурсли же — теперь я это понимаю — отойдя от горячки вечернего скандала, с ужасом ожидали предстоящего визита если не коронера, то как минимум бригады детских парамедиков.
Можно себе представить их облегчение, когда потенциальный калека появился из чулана не только живым, но и на своих ногах. Все присутствующие на этой сцене старательно прятали свои переживания под масками повседневных гримас: Дурсли — суровой раздражённости, я — внимательной предупредительности.