Один из тех, что шли прямо на Струбчиньского, повернулся боком, и на его груди словно полыхнуло пламя. Хорунжий присмотрелся. Да это же советский комендант, которого Струбчиньский несколько раз видел в городе. Он, точно он! Красивое усатое лицо, надвинутая на брови кубанка, дрожащее у правого бока тонкое жало штыка. Майор, да ты послан Струбчиньскому небом! На что ты годен с карабином в руках! Твое место в кабинете у телефона, а не в цепи, идущей в штыковую атаку! Ты в ней — пустое место! Поэтому он, хорунжий, поступит так: первой очередью свалит шагающего рядом с тобой казака с ручным пулеметом, который представляет для него наибольшую угрозу, а затем уже без опаски разделается с тобой.
До цепи осталось пять-шесть метров, и Струбчиньский рывком поднялся на колено. Корпус наклонен вперед, правая ладонь на металлическом прикладе-скобе «стена», левая — на торчащем вбок магазине. Длинная очередь, и казак с пулеметом споткнулся, зашатался. Теперь твой черед, красавец комендант! Вскакивая на ноги, хорунжий развернул автомат в сторону майора, нажал на спусковой крючок. Но пули прошили пустоту, а в следующий миг перед глазами Струбчиньского молнией сверкнуло жало штыка.
Заметив появившегося из травы противника, Серенко в тот же миг отпрыгнул вправо, а затем стремительно метнулся к аковцу. В паре шагов от него присел на левое колено и с силой выбросил карабин вперед и вверх. Точно так, как когда-то учили его в пехотном училище и как не раз делал он за годы войны в десятках атак, в которых ему довелось участвовать. И штык вошел точно туда, куда был направлен, — в горло врага… Серенко рванул карабин обратно к себе, поднялся с колена в полный рост, огляделся. По краю долины, на заболоченном берегу, в мелководной речушке кипел рукопашный бой.
15Опустив голову на грудь, прикрыв глаза и поклевывая носом, Шершень то прислушивался к болтовне своих собутыльников, сотников Хрына и Стаха, то начинал думать о своем новом назначении.
— Снимай, друже, свой черный мундир, — тыкал Хрына пальцем в грудь Стах. — Отшиковался в нем! Нема твоей Ниметчины! Прихлопнули ее Советы!.. Не можешь жить без формы? Не журысь! Скоро новую наденешь. Носил польскую и немецкую, напялишь ангглийскую или американскую. Какая разница? Новый хозяин — новая форма!
Хрын брезгливо оттолкнул от себя руку Стаха.
— Ты, — неожиданно и резко повернулся он к Стаху, — подбирай слова. Знай, что украинский патриот Хрын никогда не имел хозяина. У него были только союзники, с которыми он вместе боролся за самостийность неньки-Украйны!
— Союзники? Нехай будут союзники, — заплетающимся языком бормотал Стах. — Был бы только этот союзник пощедрей. А какого цвета у него форма — черного или хаки — дело десятое…
Шершень, являясь одновременно референтом службы безпеки и надрайонным проводником ОУН, имел доступ ко многим секретам националистов по двум каналам и был неплохо осведомлен. Он знал, что оуновцы, несмотря на свой тесный союз с фашистской Германией, никогда не порывали своих тайных связей с Англией и Америкой, особенно с США. Ведь вовсе не потому, что Степан Бандера сверх всякой меры заворовался или раньше времени, не согласовав сроков с немцами, громогласно объявил 30 июня 1941 года о создании «Украинской державы», был он вскоре арестован гестапо и с рядом приверженцев отправлен в концлагерь. Это случилось потому, что Бандера всю жизнь являлся слугой нескольких господ и попеременно, а зачастую и сразу ставил на двух лошадок — Германию и Англию, а немцам, опьяненным в сорок первом году первоначальными военными успехами на Восточном фронте, нужны были слепо преданные люди, такие, как соперник Бандеры по руководству ОУН Андрей Мельник, безоговорочно слушавший своих берлинских хозяев. Теперь же, когда события на Восточном фронте заставили немцев поумнеть, они сами стали заигрывать с союзниками и искать каналы связи с ними, и ОУН в этом деле им очень могла пригодиться. Недаром в последнее время к Бандере в его комфортабельную «камеру-квартиру» на территории концлагеря зачастили из Берлина высокопоставленные визитеры и ползут слухи о его скором освобождении…