— Куда намерен податься? — спросил войсковой старшина.
— Думаю идти к автостраде.
— Не стоит. Возле нее клубком вьется всякая нечисть: аковцы, оуновцы, вервольфовцы. Тебя обнаружат еще на подходе к ней.
— Что посоветуете?
— Кривой овраг знаешь?
— Бывал там несколько раз.
— Отыщешь на его северном склоне разбитый молнией дуб, станешь к нему спиной. Отсчитаешь триста шестьдесят восемь шагов по оврагу вправо, найдешь в траве родничок и свернешь от него строго на восток, увидишь у скалы три больших камня. Сдвинешь средний и попадешь в пещеру. Ступай в нее смело — подготовил ее для себя… на всякий случай. Там полушубок, одеяло, питья и еды на неделю. Посидишь в пещере пару-тройку дней, покуда самое опасное для тебя времечко не минет, а потом я постараюсь к тебе наведаться. Передам кое-что для Шевчука, заодно решим, как тебе лучше попасть к нему. Принимаешь мой план?
— Принимаю, Яков Филимонович.
— Тогда собирайся и через три минуты будь в моем бункере. Проберешься туда через подземный лаз и таким же способом уйдешь из него в лес. С богом.
— До встречи в пещере, Яков Филимонович…
Возвратившись в свой бункер, Гурко застал Шершня хлопочущим у стола. На нем уже стояла фляжка с самогоном, лежали аккуратно нарезанные хлеб и сало, пара соленых огурцов и несколько луковиц.
— Как дела, друже? — встретил эсбист вопросом Гурко.
— Все в порядке, Чумарзин снова спать завалился. А вот хлопцы твои маленько распустились. Валяются в кустах и цигарки вовсю смолят.
Он не договорил, потому что Шершень с перекосившимся от ярости лицом перебил его.
— Где валяются? Как это смолят?
— Валяются в кустах напротив бункеров и смолят…
Шершень вскочил с топчана и очутился у двери.
— Прости, я мигом.
Войсковой старшина усмехнулся. Не хотел бы он оказаться сейчас на вашем месте, хлопчики с трезубами. Однако самое неприятное ждет вас позже, когда Шершень узнает об исчезновении Чумарзина и обвинит вас в том, что вы демаскировкой провалили операцию по его аресту.
Гурко взглянул на часы — мнимый Чумарзин должен быть у него в бункере через полминуты. Поэтому необходимо выйти наружу: может, понадобится на пару минут задержать у двери разговором возвращающегося из подлеска Шершня или другого непрошеного гостя.
17— Слушаю вас, пан капитан.
Вильк, ставший после гибели Хлобуча командиром бригады и сейчас принимавший его дела, посмотрел на застывшего у входа поручника, коменданта штаба бригады.
— Я хотел бы иметь информацию об офицерах и жовнежах, содержащихся под стражей.
— Вам представить полный список арестованных?
— Нет. Меня интересует, имеются ли среди них арестованные по политическим мотивам?
— Да. Сержант Пославский. Числится за капитаном Матушинським.
— В чем обвиняется?
— Капитан подозревает, что сержант связан с местными «люблинцами».
— На чем основаны подозрения?
— Как вам должно быть известно, среди жовнежей и части офицеров бригады в последнее время получили распространение… как бы это точнее выразиться? — симпатии к Красной Армии. Как считает капитан Матушинський, сержант осуществлял тайную связь между бригадной прокоммунистической оппозицией и новыми польскими властями.
— Сержант коммунист?
Поручник иронически усмехнулся.
— Если бы это удалось установить, он уже не числился бы среди арестованных.
— Мне необходимо поговорить с сержантом. Сейчас, здесь.
— Так есть, пан капитан. Он будет у вас через несколько минут.
Сержант был высокого роста, с типично крестьянским лицом, с выправкой кадрового жовнежа. Густая щетина, длинные усы, крепко сжатые губы… Сержант как сержант. «Что ты за человек, — размышлял Вильк. — Можно ли тебе довериться в деле, которое задумал? На этот вопрос не ответит, кроме тебя, никто, и поэтому нужно рисковать».
— Сержант, вам известно, что теперь командир бригады — я?
— Так есть, пан капитан.
— Откуда? Как мне сообщили, вы содержитесь в одиночном заключении.
Сержант пожал плечами.
— Меня охраняют жовнежи. Такие же, как я.
— Такие в чём? По политическим убеждениям?
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Капитан Матушинський считает, что вы коммунист или сочувствуете им. Больше того, он убежден, что вы являетесь связником коммунистов. Это так?
— Нет не так, пан капитан.
— Если вы сказали правду, это очень плохо. Знайте, я пригласил вас не для допроса, а чтобы вы оказали мне помощь в одном важном деле. Наш дальнейший разговор возможен лишь в случае, если вы коммунист или можете меня с ними связать. Я могу приступить к изложению существа моего дела?