Лаборатория Ростовского, где работал Павел, помимо других обязанностей, стала изучать вопросы вооружения противника. Сюда свозилось трофейное оружие, а сотрудники анализировали его конструкторские особенности, исследовали сильные и слабые стороны.
Когда Павел узнал, что в ставку Гитлера полетели панические отзывы немецких генералов о русском танке Т-34, он подумал: немцы начнут лихорадочно искать противодействие, работать над эффективными противотанковыми средствами. Так и случилось.
И вот в августе 1942 года ночью профессор Ростовский прислал к Павлу посыльного с приказом срочно явиться к нему. Клевцов быстро оделся и сел в дежурную машину. Георгий Иосифович сказал:
— Извините за ночной вызов, но мне позвонил главинж Воробьев[2] и попросил немедленно разобраться в деле, не терпящем отлагательства. На Воронежском фронте одна из наших бригад столкнулась с неизвестным оружием. Без видимых причин горят танки. Может быть, немцы применили какие-то особые снаряды? Или это мины? Короче, задача со многими неизвестными. Вам надлежит решить ее как можно скорее. Поезжайте в штаб инженерных войск, получайте документы, и в путь.
…Последний участок пришлось преодолевать на связном У-2. Самолет выделил командующий фронтом, как бы подчеркнув этим важность миссии Клевцова. Пилот до расположения танкового батальона долетел, но найти подходящего для посадки места не смог. Он сбросил танкистам вымпел, чтобы встречали пассажира у деревни Верхушки — раньше там была площадка.
4Из березняка показалась пятнистая «эмка», промчалась проселком, огибая поле, на котором уже золотилась рожь. Из кабины вышел невысокий капитан в танковом шлеме, небрежно кинул руку к виску:
— Замкомбата Боровой. Прошу!
Шофер незамедлительно погнал обратно к перелеску. Как только «эмка» выскочила из березняка на пригорок, впереди открылись холмистые поля с рыжими изломами оврагов.
— Во-о-он наши коробочки-могилки, — показал Боровой рукой.
На склоне холма чернели остовы сгоревших танков. Они замерли впритык друг к другу, словно наткнулись на одну и ту же преграду.
— Вижу три танка, где же четвертый?
— Уполз четвертый. Водитель, паразит, выжил, а командира, стрелка и заряжающего привез мертвыми.
— Его что, в расход пустили?
— А то! — восклицанием, видно означавшим «само собой разумеется», ответил Боровой. — Приказ 227 — с ним не шутят. Впрочем, — он взглянул на часы, — может, еще и не расстреляли, только повели…
— Значит, водитель жив?! Слушай, друг! — Клевцов вцепился в рукав Борового. — Это же единственный, кто видел, как горели танки!
— Его допрашивали и мы, и особисты, и прокурор… Одно долдонит: «Виноват, дал тягу». А ведь это в бою!
— Да при чем тут прокурор?! — воскликнул Павел. — Я должен знать!
Властное «я» поколебало Борового. Не давая ни секунды на раздумье, Клевцов закричал:
— Гони туда, куда его повели! Во всю мочь гони! Тебя как зовут? — перейдя на «ты», спросил Клевцов замкомбата.
— Федя, а что? — Боровой озадаченно уставился на приезжего.
— Вот что, Федя… С этим механиком я обязательно должен поговорить. Обязательно, понял, Федя?
— А то, — слабо шевельнул губами Боровой.
— Меня оставишь там на месте, а сам гони в штаб, передай мою просьбу слово в слово. От него, единственного свидетеля, в данный момент, может быть, зависит не только моя или твоя голова…
Ни Клевцов, ни Боровой не замечали, как их бросало из стороны в сторону, больно било о бока машины, как стонали и звенели заклепки расшатанного кузова, как ревел, взвывая и охая, мотор. Шофер уже гнал «эмку» по кочковатой земле, изрытой кротами, куда медленно двигалась цепочка людей, а потом встала.
…Павел никак не мог разглядеть лица смертника. Он видел худые ноги без обмоток в растоптанных ботинках, изодранные брюки в мазутных пятнах, гимнастерку с оторванными пуговицами, из-под нее высовывалась серая от грязи нижняя рубаха, видел тощую синеватую шею, а вот лица будто и не было. Сплошной размыв — без глаз, бровей, без волос и морщин.
Место для расстрела выбрали глухое, неветреное — и плотная туча комаров висела над человеком. Смертник не отмахивался от них, как это делали бойцы из комендантского взвода. В ожидании команды те стояли в сторонке, тяжело дымили махоркой, пряча глаза друг от друга.