Глава 3
Первое, что я ощущаю, постепенно выныривая из вязкой черноты – рука на моей груди. Прикосновение очень деликатное, нежное, почти неощутимое. Внизу живота будто разливается теплый, вязкий сироп, кожа идет мурашками. Вдохнув, я ощущаю знакомый запах – мокрого леса и лимона. Теперь к нему примешано что-то еще, невыносимо приятное, телесное. Запах мужчины.
Я распахиваю глаза, и вижу нависшего надо мной Тихона. Меня накрывает волна паники, и я разлепляю пересохшие губы, чтобы закричать, но жесткая ладонь закрывает мне рот. Что, Стася, хотела ощутить его пальцы на своих губах? Пожалуйста, все как по заказу.
Я слышу свой охрипший стон, который раздается из-под плотно прижатой к моим губам ладони, дергаюсь, пытаясь вырваться. Тихон держит меня за плечи, прижимая обратно к дивану, на котором я лежу – аккуратно, но твердо.
- Ч-ш-ш. Анастасия Ивановна, все в порядке. Сейчас я вас отпущу, только не кричите. Помните, что случилось? Вы упали в обморок в саду.
Голос Тихона звучит мягко и увещевающе, будто он уговаривает ребенка перестать плакать. Его руки, держащие меня в плену, не причиняют боли, и я постепенно расслабляюсь. Паника отступает. Я киваю, и Тихон сразу отпускает меня, выпрямляется. Он сидит на диване рядом, на уровне моих бедер. Нащупав плед, я сажусь, подтягиваю ноги, запахиваюсь в него. Мысль о том, что он видел меня в ночнушке, под которой ничего нет, смущает и волнует.
- Дайте воды, пожалуйста, - шепчу я.
Тихон с готовностью встает, и я смотрю на него широкую, перевитую канатами мышц спину. Жира почти нет, сплошные плотные мускулы. Сухощавый, широкоплечий, наверняка очень сильный. Воронин совсем не такой – он тоже мускулистый, но коренастый, широкий. Когда он наваливается на меня, мне кажется, что он весит целую тонну. Тихон поворачивается со стаканом в руке. Увидев его голый торс, почти гладкий, с небольшим ромбом негустых русых волос на груди и полоской, уходящей под пояс спортивных штанов, смущенно отвожу глаза. Успеваю заметить татуировку на левом бицепсе, которая переходит на плечо. Темное, светлое, переплетения. Просто узор? Или какой-то рисунок?
- Держите, Настя.
Тихон протягивает мне стакан, и я с готовностью беру его. Пью залпом, ощущая, как вода смачивает сухое горло. Тихон озабоченно хмурится, наблюдая за мной, и я невольно улыбаюсь, возвращая ему стакан.
- Спасибо.
- Вам уже лучше?
- Да.
Повисает неловкая пауза, Рыков садится в кресло напротив, ерошит волосы. Интересно, почему я все еще здесь? Пора бы встать и уйти, но я почему-то продолжаю сидеть, кутаясь в его плед. Тихон будто готовится что-то сказать, но я не собираюсь помогать ему. Просто сижу, и сверлю его взглядом. Мне удается разглядеть тату – кажется, это дракон. Но с ним что-то не так, рисунок странный, будто деформированный. Тихон меняет позу, на татуировку падает свет торшера, и я вижу странные поблескивания. Шрамы. Она пересечена шрамами. Наконец, Тихон прокашливается.
- Мне нужно кое о чем вас спросить.
Не могу сдержать улыбку. Ну, давай, спрашивай, что я видела, расскажу или нет, и так далее. Ощущать власть над мужчиной, даже такую пустяковую, оказывается очень приятно. Тихон слегка понижает голос.
- Настя, откуда у вас на груди синяки?
Неожиданный вопрос обжигает меня, как пощечина. Я чувствую, как кровь приливает к щекам, а внутри все обрывается. Он видел эти следы… сама мысль о том, что кто-то узнал об этом, для меня мучительна. Никто не должен был видеть, никто не должен знать. Это бесполезно, мне все равно никто не поможет. Я не хочу клейма жертвы на лбу, не хочу выглядеть слабой, не хочу объяснять, оправдываться. Ведь оправдываться буду именно я. Хоть кто-то спросит с Воронина? Да черта с два! Некому больше спрашивать. Но, но… как Тихон посмел? Он что, действительно раздевал меня, мне не показалось? Какое он имел право? Чертов урод! Я что для них всех, безвольная игрушка, манекен, которую можно крутить так и эдак, делать с ней, что хочешь? Я же была без сознания!
От возмущения не нахожу слов, вскакиваю с ног, отбрасываю плед, пропитанный его запахом. Смущение и чувство стыда перерастает в гнев. Кидаюсь к двери, но Тихон вдруг ловит меня, вынуждая остановиться. Я оборачиваюсь, и моя рука впечатывается в его щеку прежде, чем я успеваю понять, что делаю. Голова Тихона дергается.