Кусты шевелятся, и на дорожке появляется Тихон. Окидывает меня хмурым взглядом. Это уже, наверное, третье его появление тут за час. Похоже, он всерьез опасается, что меня снова похитят, как год назад. Меня раздражает это мельтешение, я не могу расслабиться, когда кто-то постоянно заглядывает сюда.
- Рыков, меня не украдут, завернув в ковер, не переживайте. Вы можете дать мне хоть час покоя?
- Нет, Анастасия Ивановна. – Стоит, скрестив руки. Явно доволен, что выводит меня.
- Тихон, я приказываю. Я хочу побыть одна.
- Указания мне даете не вы, а ваш муж.
- Да? А ты забыл, что… - возмущенно начинаю я, но Рыков вдруг прерывает меня.
- Анастасия Николаевна, вы не станете сдавать меня из-за такой ерунды и лишаться своего козыря. Так что дайте мне спокойно делать мою работу. Если вас бесит, что я хожу туда-сюда, я, пожалуй, посижу здесь.
- Зачем? – я уже даже не пытаюсь скрывать раздражение.
- Может, все-таки пригожусь.
Прежде, чем я успеваю возразить, Рыков проходит к бассейну, садится на шезлонг. Откидывается на спинку, вытягивает длинные ноги. Надевает темные очки, которые достал из кармана рубашки. У него новая стрижка, и в этих очках он выглядит, как актер из голливудского кино. Жарко ему в рубашке, наверное. Сложил руки на груди. Бдит.
Откуда ему знать, что никто меня не похищал. На самом деле я сбежала. И Воронин очень боится повторения той истории, которая в следующий раз может оказаться успешной. Мне ведь почти все удалось, я была в двух шагах от свободы. Доверилась не тому человеку, и поплатилась за это, причем очень дорого. Но своих ошибок я повторять не буду, и, более того, в этот раз я сбегу не с пустыми руками.
А Рыков пусть пока охраняет меня от потенциальных похитителей.
Все-таки забавно, что он меня так и не вспомнил. Я-то сразу его узнала, как только увидела в тот недавний день, когда Воронин привез его, помятого, с затравленным взглядом. Я не вспоминала о нем эти шесть лет, но запомнила его отлично, ведь мы познакомились с ним в тот же день, что и с Ворониным, они тогда приехали к моему отцу вместе. Как раз на мое восемнадцатилетие.
Я родилась в июне, и в этом всегда было мое преимущество перед многими одноклассниками. Кому-то приходилось праздновать день рождения в снежный ледяной февраль, кому-то – в дождливый промозглый ноябрь. Конечно, есть и другие месяцы, но что может быть лучше июня? Когда только-только отгремели экзамены и годовые контрольные, впереди три месяца свободы, ты еще толком не пробовал алкоголь, а уже пьян от свободы, радости, солнца.
В то лето я уже не так беспечна, потому что впереди еще сессия в институте. Я как раз закончила первый курс. Но сессии я не боялась – училась отлично, без денег папы. Сама горела учебой. Я очень хотела стать журналистом.
Помню, как мы сидели с Янкой, моей лучшей подругой, вот так же, как я сейчас, у бассейна. Свесили ноги в воду, и болтали ими, поднимая лазурные волны. Два часа дня, солнце припекает, но вода еще не прогрелась, вчера был дождь. Слишком прохладно для купания, а вот ножки помочить – в самый раз. На нас надеты лифчики от купальников и шорты. Солнце в зените, ледяная кола, пустая коробка из-под пиццы. Музыка, звучащая из динамика телефона. Настоящий праздник запланирован на вечер, а это так, легкое пре-пати. Папа арендовал тогда для меня и моих друзей целый теплоход. Это был мой последний по-настоящему счастливый день рождения. Свои девятнадцать я уже встречала в трауре и слезах.
Но то будет только через год, а сейчас – солнце, смех, запотевший стакан, который я прижимаю ко лбу. Мне исполнилось восемнадцать, я теперь совсем взрослая. Друзья с утра звонят мне, поздравляют со «вступлением в возраст уголовной ответственности». Янка втихаря плеснула нам в колу немного виски из маленькой бутылочки, которую она принесла в сумке, и мы уже не совсем трезвые. Я решаю больше не пить – нужно протрезветь до вечера, а то мой праздник быстро станет чужим. Там наверстаю.
На моей коленке ссадина, упала несколько дней назад, прямо тут, возле бассейна, и я думаю о том, как бы поудачнее ее замаскировать. Платье-то короткое, самый писк тех лет – прозрачная сетка, густо усеянная крупными сверкающими кристаллами в особо важных местах. Папа, как увидел его, чуть в обморок не упал. Пришлось надевать и показывать, что все скромно и ничего не видно. Папа все равно не остался доволен, но он привык меня баловать. Мы друг у друга с ним совсем одни.