Надо окунуться. Не хочу, чтоб он видел, как я плачу. Да, можно просто уйти, но вода как парное молоко, а я так люблю плавать. Развязать платок? Он уже видел мои синяки. Хуже, если увидит прислуга, а идти в мокром парео в дом как-то странно. Отвернувшись, копошусь с узлом. Наконец, мои пальцы справляются с ним, и кладу ткань на шезлонг. Делаю несколько шагов по отполированным доскам, которыми выложено пространство вокруг бассейна, мои ноги касаются мокрой белоснежной плитки бортика.
Я собираюсь сесть, чтобы аккуратно соскользнуть в воду, как вдруг за спиной Тихон издает какой-то звук. Я нервно дергаюсь, поправляя купальник, разворачиваюсь, чтобы он не увидел мои ягодицы, облепленные мокрой белой тканью, и в этот момент моя нога скользит по плитке. Я взмахиваю руками, пытаясь уцепиться за воздух, но продолжаю падать. Ударяюсь коленом о бортик так, что от боли перехватывает дыхание, и, не издав ни единого звука, падаю в воду. В воде я моментально теряюсь ориентацию в пространстве, хаотично бью руками, вздымая вокруг тучу пузырей, от чего становится только хуже. Неосознанно делаю судорожный вдох, и чувствую, как хлорированная вода моментально проникает в легкие, обжигая их, а раненую ногу пронзает судорога.
Тихон
Меня вырывает из дремы громкий плеск. Я открываю глаза, снимаю очки, тру глаза. Вокруг тишина, Насти на шезлонге нет. Нырнула? Голова чугунная, соображается плохо. С шезлонга я вижу только противоположный край бассейна, вода неспокойно колышется. Настя не выныривает, и в груди появляется тревожное предчувствие. Я встаю, и вижу алый размазанный потек крови на белой плитке.
Черт, черт, черт! В три прыжка достигаю бортика и ныряю, прямо в одежде и обуви. Настя бьется под водой, вода вокруг розоватая от крови. Я сразу же доплываю до нее, обхватываю сзади. Нащупав дно ногой, мощно отталкиваюсь, и в следующий миг мы уже на поверхности.
Настя сразу же начинает кашлять, а я тащу ее к бортику. Вытаскиваю, переваливаюсь через край сам. Переворачиваю ее, кладу животом на свое колено, начинаю стучать по спине. Изо рта и носа Насти начинает литься вода, она кашляет, захлебываясь.
Черт побери, как я мог так проколоться? А если бы не проснулся? Хоть бы крикнула, полная тишина же была. Что я сказал бы Воронину? И двух часов не прошло с его отъезда, а его жена, которую я должен беречь «как зеницу ока», чуть не утонула, пока я спал.
Наконец, Настя перестает отплевывать воду, я разворачиваю ее лицом к себе, трясу, как куклу. Чем она ударилась? Рану на ноге уже увидел, не пострадала ли голова? Ощупываю ее затылок, заглядываю в глаза, оттягивая веки. Вроде все в норме, шишек нет, только рассечено колено.
Кожа мокрая, вода смешивается с кровью, и Настя выглядит так, будто ее укусила акула. Я оглядываюсь, вижу платок на шезлонге, осторожно кладу Настю на плитку, бегу к нему, заодно хватаю полотенце. Через минуту нога уже плотно замотана. Вижу, что мышца икры набухла, судорога. Резко щипаю ногтями, так, что Настя дергается, массирую, сильно надавливая. Через минуту голень уже в норме. Вот видишь, Настя, я все же тебе пригодился.
- Можешь встать?
Она кивает, и я поднимаю ее на ноги. Вижу, что ее колотит крупной дрожью – от шока и холода. Солнце уже скрылось, воздух холодит мокрую кожу. Я энергично растираю Настю полотенцем, стягиваю через голову мокрую рубашку, вытираюсь сам.
- Держись крепче.
Подхватываю Настю на руки и стартую к дому. Удивительно, еще суток не прошло, а она уже снова у меня на руках. Вот уж действительно принцесса в беде. Настя сцепляет руки у меня на шее, от дрожи ее тело практически вибрирует. Я прижимаю ее к себе как можно крепче, и бегу.
На веранде Катя подметает пол. Увидев нас, она роняет метлу и с расширившимися глазами бежит в дом, зовя на помощь. Начинается кутерьма, сбегается практически весь дом. Через минуту Настя уже лежит в постели, Анна Петровна звонит семейному доктору, а я плетусь к себе, переодеться в сухое.
Что я скажу Воронину? Да, я никак не смог предотвратить бы то, что случилось, не могу же я водить Анастасию за ручку. Но, черт побери, я все равно не могу избавиться от ощущения, что я облажался.