Я смотрю ему в глаза, и ощущаю, как подступают слезы. Поспешно стираю их. В голове вакуум, но я понимаю, что чем дольше молчу, тем хуже выгляжу.
- Тихон, вы ничего не знаете о том, что происходит. Я просто прошу вас – не мешайте мне. Вы не знаете ничего о том, что происходит, - наконец, шепчу я и берусь за ручку двери, но Рыков, в два шага оказавшись рядом со мной, придерживает дверь рукой.
- Настя, так что происходит? Вы понимаете, что Костя мой друг, и я не могу позволить, чтобы его обманывали у него перед носом? Я сам виноват перед ним, но буду виноват еще больше, если промолчу.
Рыков смотрит мне в глаза, и я чувствую себя перед ним, как кролик перед удавом. Все стены, что я так старательно выстраивала, стремительно рушатся, и я опускаю голову.
- Тихон, дайте мне пройти. Я ничего не могу вам рассказать. Я не хочу шантажировать вас, или угрожать, я устала от этого всего. Просто, пожалуйста, не мешайте мне.
- Вам нужна помощь? Настя, я вижу, что происходит что-то странное.
Мои нервы начинают сдавать.
- Просто оставьте меня в покое! Вам что, есть дело до моих проблем?
Рыков понижает голос.
- Есть.
О черт. Я отталкиваю его, и, открыв дверь, бегу к лестнице. Взлетев по ней, закрываюсь в комнате, и, упав на кровать, наконец, даю волю слезам. Желание все рассказать было таким сильным, что я чуть не проговорилась. А это могло стать фатальной ошибкой. Причем, не только для меня, но и для него.
***
У нас с Ворониным нет детей. Мы ни разу не предохранялись, но я не беременела. Воронин никак это не комментировал, но разговоры о детях он не любил. Сначала переводил тему, потом начал грубо обрывать меня каждый раз, когда я заговаривала об этом. Когда реальность повернулась ко мне лицом, и я поняла, что моя сказка написана в весьма мрачных тонах, и скорее братьями Гримм, чем Шарлем Перро, я была даже рада, что так получилось. Вряд ли он был бы хорошим отцом. Но… нерастраченная любовь и нежность все равно разрывали меня. Я не могла даже завести кошку или собаку – у Воронина аллергия. Потом все становилось все хуже, и я совсем потерялась. Привыкла, научившись ловить короткие фрагменты счастья в мелочах. Смех с подругами, вкусная еда, красивое платье. Временами у меня бывали всплески, когда я пыталась уйти, начинала собирать чемоданы, ехала на такси в город, но не успевала я выйти из салона, как следом подъезжала машина Воронина, и меня аккуратно возвращали обратно. И, конечно же, следовало наказание.
Воронин отобрал у меня все. Наследство отца, его бизнес, наш дом, даже наша старая городская трешка – все ушло ему. Подать на развод? Я бы не продвинулась дальше подачи заявления. У Воронина куплено все, он – хозяин города. Кричать в интернете о своей беде, звать журналистов? Воронин не допустил бы скандала и сделал все, чтобы это выглядело фейком. А собирать компромат и доказательства мне тогда даже не приходило в голову.
Я уже почти смирилась со своей жизнью, мечтая, что когда-то все изменится. В конце концов, Воронин почти на двадцать лет старше, не вечен же он? Мысль о том, что я стану свободной в двух шагах от старости, не слишком радовала, но сил бороться у меня не было.
Так было до начала прошлого мая, когда мои месячные вдруг забыли меня навестить. Сначала на неделю, что было для меня нормой из-за постоянной нервотрепки. Потом еще на одну, и еще. К концу третьей недели меня стошнило после завтрака, и осознание того, что произошло, буквально выбило почву у меня из-под ног. Я беременна. У меня будет ребенок.
Я не знала, как отреагирует Воронин, но то, что он будет не рад, было очевидно. И мне хотелось оттянуть момент признания. Тогда у меня был личный шофер, Валерий Михайлович, приятный усач, ровесник моего отца. Единственный человек из моего ближайшего окружения, которого я действительно могла назвать своим другом.
Я попросила его отвезти меня в город, и там, купив несколько разных тестов на беременность, забежала в туалет первого попавшегося ТЦ. До сих пор помню, как у меня тряслись руки, и как я смотрела в потолок, боясь опустить глаза на тесты в моих руках. Две полоски, две полоски, плюс. Ну, привет, малыш, вот ты и здесь.