Пока они не проявили ко мне никакого интереса, и даже вели себя, если можно так сказать в подобной ситуации, вполне корректно, но каждую минуту, услышав приближение шагов к двери, я с ужасом жду, что они зайдут и все-таки что-то со мной сделают. Я пережила немало боли, но мысль о том, что надо мной будут издеваться двое мужиков в масках, заставляется сердце уходить в пятки.
Переживу ли я это все? Или мне суждено умереть? Вот так, в двадцать четыре года? Не испытав настоящей, счастливой любви? Не родив ребенка? Не прожив свободно хотя месяц, а не тот жалкий день, который я была свободна от Воронина, когда сбежала? Поможет ли мне хоть кто-то? Кому есть до меня дело? Уж точно не моему мужу. Он держит меня на привязи не из-за любви или ревности. Я его собственность, которой он с легкостью пожертвует, когда на кону будут большие деньги или репутация.
Перед глазами почему-то встает Рыков, и я чувствую, как на глазах набухают слезы. Почему-то мысль о нем особенно невыносима. Я знаю, что мне нужно быть сильной, мужественной, что надо собраться и планировать свое спасение, но я не могу перестать оплакивать то, чего никогда не было, и уже точно не будет.
Я плачу, и чувствую, что стресс понемногу отступает. Черт побери, нет! Если я и умру, не хочу умереть в слезах и соплях, жалея себя. Нужно что-то придумать. Смотреть в оба. Действовать по ситуации.
Я вспоминаю о телефоне и диктофоне. Диктофон включается сам, реагирует на голос. Когда этот мужик достал девайс, он уже записывал, я увидела это по горящей красной точке на корпусе. Вдруг они скажут что-то, что будет мне полезно? Чем занимается Воронин с подобными людьми, что у них за дела? Но как я добуду его обратно? Даже если меня спасут?
А если не спасут… даже подробный рассказ вслух о том, что Воронин глава наркокартеля, ничего мне не даст. И пока это более вероятный вариант развития событий.
Попытаться добыть телефон? Но как? Что я могу со скованными руками, привязанная к кровати? Можно разбить окно, перерезать веревку осколком, выскочить наружу, бежать через лес… как будто похитители не услышат звон стекла, и будут терпеливо ждать, пока я выберусь. И не найдут меня примерно через минуту.
Эх, если бы я умела водить… тогда шансы были бы выше, но все равно сомнительно.
Мечусь на кровати в раздумьях, не могу найти себе места. Не заметив, как, засыпаю. Закрываю глаза будто на секунду, но, открыв их, по освещению в полутемной комнате понимаю, что прошло несколько часов. Несмело зову своих похитителей, и меня выводят в уличный туалет. Веревка остается в комнате, но дуло по-прежнему наведено на меня каждую секунду. Я оглядываюсь по сторонам, но убеждаюсь, что бежать по-прежнему некуда. Когда мы заходим в дом, обвожу глазами комнату, которую заняли мои похитители, и вижу, что мои гаджеты лежат на подоконнике. Увы, до них не добраться.
- Воронин связывался с вами? – несмело спрашиваю я.
Похититель коротко смотрит на меня.
- Еще нет.
- Сколько сейчас времени?
- Три.
Итак, с момента моего похищения прошло около четырех часов. Жить мне осталось еще около шестидесяти.
День течет медленно, я чувствую каждую крупинку времени, которая будто просачивается через узкое жерло песочных часов. Это напоминает дорогу в поезде – ты лежишь, лежишь, лежишь, и просто ждешь. Только в поезде можно почитать книгу, смотреть в окно на пролетающий мимо пейзаж, разгадывать кроссворды и играть в телефон. В поезде ты не привязана к раскладушке, и не ведешь в голове обратный счет часов, которые тебе осталось жить.
Пару раз меня кормят бутербродами, дают воду в пластиковой бутылке. Похитители по-прежнему немногословны, ведут себя со мной равнодушно и отстраненно. Будто я не пленница, которую похитили ради того, чтобы запугать и вынудить ее мужа, а навязанная им, не очень желанная гостья, которую нужно удержать на месте. Нет, я вовсе не хочу, чтобы мне отрезали пальцы, но… это довольно странно. Хотя, что я знаю о похищениях настоящих, не из кино?
Может, все начнется завтра? Вполне вероятно. Я уже устала, у меня болят руки, кожа под наручниками сильно саднит, запястья опоясывают две красные линии. За окном снова идет дождь, и я мерзну, несмотря на то, что лежу в куртке, завернувшись в одеяло. Морально я уже достаточно подавлена, и с каждым часом сил становится все меньше. На улице темнеет, комната постепенно погружается в темноту. Не такую, как в городе или у нас дома – где за окном много наружного освещения. Судя по щелям между газет, за окном светит луна, но комната в комнате практически ничего не видно.