Рыков.
В панике я выворачиваюсь из-под него, смотрю в окно дома, и вижу безжизненно повисшего в нем похитителя. Перевожу взгляд на Рыкова, вижу, как из дырки в груди его черного спецназовского костюма толчками вырывается кровь. Я зажимаю рукой рану, забыв про боль в плече, чувствую, как раскаленная кровь обжигает мои холодные руки, в голове ни одной мысли. Ничего, кроме кристального, леденящего ужаса. Я не могу дышать.
Внезапно меня подхватывают подмышками и тянут вверх, и тут мне удается сделать вдох, который вырывается из моей груди криком, таким громким, что мне самой закладывает уши. Я бешено вырываюсь, кричу, как ведьма, пинаю ногами того, кто меня тащит, и не сразу слышу:
- Анастасия Николаевна, все в порядке, вы в безопасности, все закончилось.
Вижу, как к Рыкову подбегают люди в такой же, как у него, черной форме, подхватывают его, несут. Он не шевелится, кулем висит у них на руках.
Я смотрю на свои скованные руки, вижу, что они почти черные от его крови, и меня накрывает темнота.
Глава 8
Тихон
«Ну, вот и все, Рыков, допрыгался».
Последняя мысль, которая настигает меня в тот момент, когда в грудь меня бьет огромный невидимый молот, и сознание, пораженное резкой болью, начинает гаснуть. Я падаю, в последний миг осознавая, что подо мной Настя, но сил, чтобы перекатиться и уберечь ее от удара, уже нет.
Меня настигает плотная, почти осязаемая темнота, но она длится всего лишь секунду, а потом ее прорезает резкий свет. Я открываю глаза.
Прямо в лицо мне светит лампа, и я жмурюсь. Судя по всему, я в машине скорой. Поворачиваю голову – рядом со мной на каталке Настя, лежит на животе, отвернув голову, я вижу только ее затылок со спутанными волосами. На ней только джинсы, верха нет, вместо одежды – огромная, с пятнышком крови примочка на плече, бинты, бинты. Верх груди жжет огнем, я пытаюсь приподняться, но надо мной склоняется лицо в белой маске, закрывающей половину лица, и белой шапочке.
- Уколите его, очнулся.
Чувствую короткую боль в руке, попутно осознавая, что на мне тоже нет ни бронежилета, ни формы. Темнота стремительно набегает со всех сторон, и я снова с готовностью ныряю в нее.
Когда я открываю глаза в следующий раз, я вижу, что лежу в больничной палате. Во рту сухо, в висках глухо бьют молоты. Приподнимаюсь, чувствуя боль в груди, вижу большую повязку. В палате, кроме меня, никого.
- Эй! - хрипло кричу я, и через пару секунд дверь в палату распахивается. Заглядывает медсестра.
- О, вы проснулись. Сейчас позову врача. Пить хотите?
При слове «пить» я ощущаю, насколько мой язык похож на Сахару, и киваю. Медсестра заходит, берет пластиковый стаканчик из стопки на кулере, набирает его и, придерживая мою голову, помогает мне напиться. Помощь отнюдь не лишняя – моя руки трясутся, а голова будто набита ватой.
Медсестра, выбросив стаканчик, выходит, а я откидываюсь на подушку. В голове, среди болезненного тумана, постепенно начинают возникать картинки того, что произошло накануне. Выстрелы… один, а потом сразу два. Мой и чужой. Резкая боль, темнота. До этого – Настя, Стася… ее ранили? Да, ведь нас везли в одной скорой. Ранили ее тем, первым выстрелом, или мой улетел в молоко, и похититель стрелял еще? Вспоминаю ее, лежащую на каталке, кровь на повязке… это не выглядело, как что-то серьезное, но откуда я могу знать?
Мысль о том, что Настю могли убить, обдает меня жаром и заставляет сжиматься желудок. Нет, ее точно не убили, она же лежала рядом, ей наложили повязку, она жива… где она сейчас? Что с ней?
Когда дверь палаты отворяется, и заходит врач – высокий, худой молодой мужчина с бородкой, мысли о Насте вытесняют все остальное, и с губ срывается само собой:
- Что с На… Анастасией Ивановной?
Голос звучит хрипло, он совсем чужой. Он заставляет меня вспомнить камеру на зоне, надсадный кашель и густой табачный дым, повисший в воздухе подобно мокрой тряпке.
Врач проницательно смотрит на меня.
- С Анастасией Ивановной все хорошо, она тоже здесь, в соседней палате. Пуля задела плечо, ничего страшного. У вас ситуация посложнее.