Рыков кивает, глядя в сторону. Он очень напряжен, и я понимаю, что то, что я говорю, для него по-настоящему важно. Глубоко вдохнув, я выпаливаю:
- Тихон, это ложь. Никакой конфискации не было. Я не знаю, как Воронин это сделал, но все, чем ты владел, перешло в его собственность. А долю Сокола он выкупил за бесценок у его матери. Я не хочу делать каких-то выводов, но…
Тихон поворачивается, и я чувствую недоумение, увидев на его губах легкую улыбку. Он гладит меня по голове, как ребенка.
- Я знаю. Так же, как и то, что это он убил Сокола.
Сегодня, безусловно, день удивлений.
Глава 10
Тихон
Эта дуреха вернулась из-за меня. Мысль об этом пульсирует у меня в висках, вызывая одновременно удовольствие и злость. Чувствую, как дергается уголок рта.
- Удивлена?
Стася, которая с обескураженным видом смотрела в стену, переводит на меня взгляд.
- И да, и нет.
- Что ты имеешь в виду?
- Тому, что это сделал Воронин, совсем не удивлена. Особенно после того, как он поступил с моим отцом. А вот тому, что ты такой хороший актер – да, и очень.
Стася очень странно смотрит на меня, и я ежусь под цепким взглядом девочки, которая ниже меня на полголовы и младше на двенадцать лет. Она будто оценивает меня, и мне совсем не нравится это ощущение, поэтому я перевожу тему.
- А что он сделал с твоим отцом? Что случилось?
Стася грустно улыбается.
- Ты должен помнить его, Иван Метлицкий, какое-то время был вашим четвертым партнером. Вы с Ворониным приходили к нам домой шесть лет назад.
Иван Метлицкий… конечно же, я прекрасно помню его, и как только Стасины слова затихают, я сразу же вспоминаю тот день. Лето, загородный дом, две девчонки возле бассейна. Загорелые коленки, голые животы, облупившиеся носы, выгоревшие на солнце волосы. Теплоход, день рождения, закат, танцы.
Черт побери, так вот где я видел ее. А я-то был уверен, что на какой-то обложке. Дочь Ивана, малышка, на которую тогда положил взгляд Воронин. Он не трепался о личном, и я даже был не в курсе, что у них получилось что-то серьезнее флирта, да мне и не было интересно. У меня тогда была невеста, Олеся, и отношения друга меня не интересовали. А потом случился взрыв, СИЗО, суд и тюрьма, и эти воспоминания просто выпали из моей головы, встали куда-то в один ряд с круговертью тысяч других дней, которые и составляли мою жизнь.
Стася смущенно улыбается.
- Что, вспомнил меня?
- Теперь да.
Смотрю на нее новым взглядом, рассматриваю, как в первый раз, сравниваю с тем образом, что всплыл в голове. Да, очень изменилась, так сильно, что почти невозможно узнать. Стася из тех девушек, что в какой-то момент сбрасывают младенческий жирок, и из милых гусеничек мгновенно преображаются в обворожительных изысканных бабочек. Вместо нежных щечек – острые скулы. Нос так же заострился, стал изящным. Губы, форма лица – все похожее, и все как будто другое. Только глаза остались теми же – огромными, серыми, наивно распахнутыми.
Стася смотрит мне в глаза, и сердце щемит. Она вернулась ради меня. Променяла свободу, что была так близко, чтобы просто донести до меня информацию, которую я и так знал. Ну, как знал. Догадывался. Чтобы не догадаться, нужно быть совсем уж круглым дураком. А я им, вроде бы, никогда не был. Нет, доказательств у меня, разумеется, не было. Так, чуйка, интуиция. Внутренний зверь, который упорно скалил зубы при одном виде Воронина. Я не ехал сюда с какими-то конкретными планами. Не вынашивал месть, как Эдмон Дантес, сидя в казематах. Мне просто хотелось разобраться, понять, что на самом деле случилось шесть лет назад.
Узнать, кто на самом деле убил Сокола. Ведь я его точно не убивал.
Вот теперь узнал, но от чего мне так не радостно?
- Так что случилось с твоим отцом? Что сделал Воронин?
Стася выпрямляется, лицо становится непроницаемым.
- Воронин подставил его, совершил подлог, повесив на него крупное хищение, а в качестве компенсации конфисковал его долю в бизнесе и все имущество. После этого отец повесился. Тогда я, конечно, уже была замужем за ним, и клетка захлопнулась. Мое наследство тоже досталось ему.