Я рискую, но ничего поделать с собой не могу. В моей жизни так мало ярких эмоций, даже боль, унижение, злость давно воспринимаются отстраненно и глухо, как через прижатую к ушам подушку. Я не помню, когда в последний раз плакала в голос. Смеюсь, слава богу, каждый раз, когда встречаюсь с подругами, спасибо хоть за это. Когда я последний раз кричала от оргазма? Кажется, в первый год нашего брака, лет пять назад, когда доставлять удовольствие своей игрушке Воронину было еще интереснее, чем ломать ее и кидать об пол.
Заставив себя разорвать зрительный контакт, отворачиваюсь и задвигаю плотную молочно-белую штору. О чем он думает? Пытается ли понять, о чем думаю я? Впервые за эти годы я ощущаю интерес к чему-то, кроме своей мести и своих планов. Как интересно все поменялось, когда тут появился Рыков.
Отойдя от окна, я выключаю верхний свет. Комната погружается в полутьму, освещаемую уличными фонариками и гирляндами, что украшают наш сад. Скидываю платье и туфли, иду в ванную, смежную моей спальне. Встаю под душ, с удовольствием несколько раз мылю голову и тело.
Ванная это место, в котором я могу прятаться часами, где время тянется, подобно сладкой жвачке. В душевой одна из стенок - зеркальная. Она запотела от горячего пара, но я вытираю ее мокрыми руками. Вижу себя. Тело, усеянное каплями воды, выглядит соблазнительно. Загар, привезенный из недавнего отпуска, все еще держится. Тело нежного золотистого оттенка, соски – темно-розовые. Внизу – полная эпиляция, моя промежность выглядит гладкой и ненастоящей, как у куклы. Глядя на свое тело, я вдруг испытываю легкий всплеск возбуждения, и передо мной встает картина, увиденная сегодня – пальцы Тихона, охваченные пухлыми влажными губами Милены. Я сгибаю правую руку, завожу ее за голову, и пальцами касаюсь своих губ слева. На миг мне кажется, что пальцы эти – чужие, и я закрываю глаза от удовольствия. Левой рукой несмело касаюсь себя, и в тот же миг распахиваю глаза и отдергиваю руку. Стася, черт побери, ты совсем сошла с ума? Ласкать себя, представляя цепного пса Воронина, который трахает другую? Ты еще влюбись в него, дура!
Выключив воду, выхожу из душа, закутываюсь в полотенце. Отжимаю волосы над раковиной, вытираю их. Смываю молочком косметику с лица, умываюсь пенкой, чищу зубы. Наношу сыворотку, крем. Растираю тело, размазываю по коже лосьон. Надеваю шелковую ночную сорочку, включаю фен. Наконец, выкуриваю свою сигарету, встав на унитаз и выдыхая дым в отверстие вентиляции. Через десять минут я уже лежу в постели, чистая, свежая, взволнованная. На душе неспокойно, проснувшаяся не вовремя чувственность заставляет ворочаться и перекатываться с боку на бок. Проходит не меньше часа, прежде чем мне удается забыться поверхностным, неглубоким сном. Во сне я вижу Тихона, мамочка, он что, теперь так и будет меня преследовать? Что тебе нужно, Рыков? Нет, мне от тебя точно ничего не надо! Не подходи!
Сон затягивает меня в свою темную сладость, как вдруг темноту прорезает резкий свет. Я распахиваю глаза, и тут же зажмуриваю их, почувствовать боль в глазницах из-за такой яркой внезапной иллюминации. Открыв глаза снова, я вижу стоящего над кроватью Воронина. Он все же пришел.
Боженька, почему ты мне сегодня не помог?
Тихон
Не могу заснуть. Чертова бессонница, моя постоянная подруга еще с тех времен, как меня арестовали. Год в СИЗО, пять лет на зоне… Уже десять дней, как я здесь, в роскошном поместье Кости Воронина, но стоит мне закрыть глаза, как я снова оказываюсь там – в тесной камере, наполненной вонью, шуршанием, кашлем. На зоне привыкаешь спать вполглаза - особенно если ты не нырнул с готовностью в сложные схемы местной иерархии, и не пытаешься подняться в ней. Спасибо Косте – регулярно обеспечивал «грев», и меня особо не беспокоили. Но все же мои костяшки запомнили не один сломанный нос и не одну раздробленную челюсть…