– Можно найти в этом какую-нибудь закономерность? Чем эти реальные и липовые компании занимаются?
Стюарт пробежал глазами лист бумаги, исписанный мелким почерком с обеих сторон. Прошло несколько секунд, прежде чем он снова заговорил:
– Вообще-то нет. Тем более в нашем случае.
– Что ты имеешь в виду?
Возможность показать себя выявила в Стюарте одновременно и наиболее привлекательные, и самые неприятные черты его характера. После долгой, многозначительной паузы он прочистил горло, будто готовился выступить в роли адвоката перед особенно впечатлительным судьей Верховного суда. Подавшись вперед, он положил сложенные крест-накрест руки на краешек стола и только после этого заговорил:
– Если вы хотите спрятать деньги, то не будете пропускать их через явно связанные между собой компании. Вы постараетесь смешать их с другими деньгами.
Он со значением посмотрел на Елену, словно давая ей возможность оценить всю глубину своего интеллекта. Воспользовавшись паузой, она спросила:
– Так куда же все-таки ведет этот след?
– Боюсь, никакого криминала в этом нет.
– «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс»?
От удивления Стюарт широко раскрыл глаза и поднял голову так, что нижняя челюсть у него отвисла сама собой. Вопрос Елены вызвал в нем столько невинного изумления, что Елене стало почти его жалко. Лицо Стюарта всегда выражало не только его мысли и чувства на данный момент – он весь был как на ладони.
– «Пел-Эбштейн»? Но как…
– Значит, за ними стоит «Пел-Эбштейн»? – Елена не сочла нужным давать какие-то пояснения.
Стюарт не знал, как ответить, слова Елены подействовали на него, как лошадиная доза транквилизатора.
– Все не так просто. Нельзя сказать, что в этом деле за А следует Б, потом В и так далее. Все денежные операции между этими компаниями крайне запутаны, и разбираться в их тонкостях ужасно скучно.
– Так дай мне поскучать, – с некоторым возбуждением в голосе произнесла Елена.
Он протянул ей список, который достал из портфеля. В нем значилось шестнадцать названий.
– Понимаешь, что получается?
Она перестала что-либо понимать, едва ее взгляд выхватил из списка одно из этих шестнадцати названий.
«Кронкхайт-Кэнэд».
– Елена?..
Внезапно она почувствовала в голове необычайную легкость, граничившую с обмороком, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы преодолеть это ощущение и не потерять нить разговора. Она выдохнула и, собравшись с мыслями, задала очередной вопрос:
– Послушай, Стюарт, скажи мне только одну вещь. Возможно ли доказать, что за всем этим стоит «Пел-Эбштейн»?
На лице парня можно было прочитать, что этот вопрос слишком сложен для его понимания. Несколько секунд Стюарт морщился, хмыкал и наконец выдал:
– Ну, связи можно установить только приблизительно, но доказать, что «Пел-Эбштейн» использует «Уискотт-Олдрич» в преступных целях, нереально. Здесь столько пересечений с другими компаниями, что сама постановка вопроса, в сущности, теряет смысл.
Он ушел, не расставшись с надеждой на большее, нежели то, что сумел получить. Чувство такта и природная застенчивость не позволяли Стюарту напрямую говорить о своих чувствах и желаниях. После его ухода Елена провела какое-то время в раздумьях, и единственным советчиком ей была тишина. Юридических доказательств связи «Уискотт-Олдрич» и «Пел-Эбштейн», возможно, и не существовало, но ведь должны быть и другие способы установить истину! Она уже не сомневалась, что за историей с Марком Хартманом стоит «ПЭФ».
Жан-Жак Ренвьер сидел в маленьком кафе недалеко от Музея Пикассо в Париже и ждал, когда ему подадут пастис. Уже несколько месяцев он ничем не занимался и вообще не имел ни малейшего желания устраиваться на какую-либо работу – жизнь была слишком прекрасна, чтобы растрачивать ее на всякую ерунду. Дафна, его вновь обретенная и любвеобильная подружка, опаздывала (правильнее было бы сказать, как всегда опаздывала), но Жан-Жак считал, что деньги влияют на время так же, как масса и энергия, так что ничего, он ей простит.
Размышляя о жизни, он улыбался. Наконец-то ему повезло, теперь в этом можно было не сомневаться. После того страшного пожара в лаборатории он, разумеется, размышлял о будущем. Что-то станется с ним теперь? Тревогу усилили слухи, что «ПЭФ» собирается вообще прикрыть проект. Будучи лабораторным техником, Жан-Жак относился к разряду наемных работников, а не к интеллектуалам высокого полета, и прекрасно понимал, что в любой компании к таким, как он, относятся немногим лучше, чем к животным, за которыми ему приходилось выгребать дерьмо. Рассказывая о своей карьере подружке, Жан-Жак, разумеется, говорил совсем иное. Это просто чудо, иначе как везением это не назовешь: после пожара ему предложили не только продление контракта, но и работу на родине.
В общем, руководство «ПЭФ» проявило к персоне Жан-Жака Ренвьера необычайное внимание. По правде говоря, именно это его и тревожило.
Первое, что он подумал, – не в Протее ли дело…
Но результат анализа крови оказался отрицательным, а беспокойство компании о его, Жан-Жака, судьбе было вызвано тем, что он, принимая участие в секретном проекте, стал обладателем информации, составляющей коммерческую тайну. По крайней мере, так ему тогда объяснили.
Вот почему он счел за лучшее все-таки уйти из «ПЭФ» и теперь пытался завязать неофициальные контакты с одним из конкурентов компании – «Ли-Фромини».
Но где же Дафна? По телефону она сказала, что едет с Монмартра от бабушки – старуха неплохо устроилась, в очередной раз подумал Жан-Жак. Дафне приходилось ублажать старую перечницу, поскольку всеми материальными благами в своей жизни она была обязана ей. Что ж, он, Жан-Жак, подождет, времени у него хоть отбавляй, а потому еще одна рюмка пастиса не помешает, подумал он. Он повернулся, чтобы обратить на себя внимание официанта, и, когда снова повернулся к столу, с удивлением обнаружил, что напротив него сидит человек.
– Мсье Ренвьер?
И сидит, стало быть, не просто так. Человек был невысокого роста, чуть полноватый. Незнакомец обладал добрыми глазами неопределенного цвета и небритыми щеками.
– Я из «Ли-Фромини», – представился незнакомец.
Жан-Жак удивился, но радость быстро затмила в нем все остальные чувства.
– Я не думал, что вы свяжетесь со мной так быстро. Ответом ему стала приветливая улыбка.
– Поверьте, мсье, ваш звонок весьма заинтересовал нас. Очень, очень заинтересовал. Мы можем поговорить?
Жан-Жак замялся:
– Сейчас должна прийти моя девушка. А мы могли бы встретиться в другой раз? Ну, скажем, завтра?
Еще одна очаровательная улыбка. Но, несмотря на кажущееся расположение к Жан-Жаку, незнакомец покачал головой. Он указал на автомобиль, стоявший вопреки всем правилам парковки перед самым кафе.
– Увы, завтра не получится. Мой босс вон в той машине, и он хочет говорить с вами немедленно.
Жан-Жак продолжал колебаться, но, покрутив головой и убедившись, что Дафны все еще не видно, согласился.
– Хорошо, только недолго.
Он поднялся из-за столика и направился к машине в сопровождении коротышки как раз в тот момент, когда официант принес пастис.
Выпить его, увы, Жан-Жаку не довелось. Минутой позже он был убит выстрелом в висок на заднем сиденье того самого автомобиля, а еще через два часа похоронен в специально выкопанной известковой яме где-то к северу от Орлеана.
Дела у Люка явно шли в гору – об этом можно было судить хотя бы по обстановке, царившей в его офисе. Тихий и просторный, он содержался в чистоте и порядке, коллеги Люка – по крайней мере те, которых успела заметить Беверли, – держались по-деловому строго, да и сам Люк выглядел весьма респектабельно. Впрочем, он всегда излучал обаяние, теперь же чувство собственного достоинства и безграничная уверенность в себе прямо-таки выпирали из него. Возможно, Люк еще не всего успел достичь в жизни, но он был уверен, что и это не за горами.
Беверли невольно подумала о себе, и где-то в глубине ее души шевельнулось чувство, похожее на чувство неполноценности. В голове у нее мелькнула непривычная и, во всяком случае, не успокаивающая мысль: правильно ли она поступает, когда даже теперь, понимая всю серьезность своего расследования, не идет к Ламберту и не выкладывает ему все? Если он предпочтет отмахнуться, тем хуже для него.