Но Беверли Уортон была не тем человеком, который предается сомнениям. Пока она лишь однажды испытала поражение, когда ее карьере, до того момента гладкой как лед, был нанесен серьезный удар. Серьезный, но не смертельный. Сейчас же у нее был шанс наверстать упущенное, и она этот шанс не упустит.
Люк принял ее прекрасно: усадил в удобное мягкое кресло и предложил кофе из настоящей фарфоровой чашки. Видно было, что ему очень хочется поболтать, но Беверли спешила.
– Расскажи мне об «Уискотт-Олдрич», Люк.
Он задумался, и Уортон почувствовала, что его что-то останавливает.
– Проблемы?
Люк вскинул голову и изобразил на лице некое подобие таинственности.
– Может, да, а может, и нет.
Услышав из уст старого друга столь странную сентенцию, Беверли коснулась его руки и тихо произнесла:
– Ну пожалуйста! Ради нашего милого прошлого, а?..
Он улыбнулся, выдвинул ящик стола, достал из него объемистую папку и положил ее перед Беверли.
– «Уискотт-Олдрич» – компания весьма и весьма интересная. Кто-то постарался хорошенько замаскировать ее, чтобы людям вроде меня было нелегко разобраться, кому она на самом деле принадлежит и кто и в каких целях ее использует.
– Ну и кто же там заправляет?
– «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс».
Беверли практически не сомневалась, что Люк скажет именно это. Но следующая его реплика заставила Уортон широко раскрыть глаза от удивления.
– Из собранного мною досье можно предположить, что ею пользуются призраки.
Уортон с опаской посмотрела на оранжевую папку, которую держала в руках. Призраки, то есть национальная безопасность. Люк что, смеется над ней?
– Конечно, это всего лишь предположение. Ничего конкретного.
Когда дело доходит до призраков, нет ничего конкретного. Тем не менее призраки эти вполне реальны, и навредить они могут весьма и весьма серьезно. Ставки возросли, но это только усилило охотничий азарт Уортон. Она сказала:
– В одной из лабораторий «Пел-Эбштейн» года полтора назад случился пожар. Произошло это на каком-то острове у берегов Шотландии. Мне нужно знать о той лаборатории все.
Люк вздохнул. Под маской беззаботности Беверли разглядела на его лице признаки тревоги – она слишком хорошо знала этого человека. Оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не может увидеть, она взяла Люка за руку:
– Я скучала по тебе.
Он посмотрел на ее тонкие пальцы, затем, отведя взгляд, расплылся в улыбке:
– Ну что ты за сучка, Бев? Просто бешеная сучка!
Люк рассмеялся громко и раскатисто. Она улыбнулась, видя, что у него поднялось настроение, но тут же опешила, когда Люк вдруг резко прервал смех, наклонился к ней и прошептал ей в самое ухо:
– Тебе, да и мне тоже, нужно держать ухо востро и быть поосторожнее с этим. Слышишь? – поосторожнее!
– Боже! Что ты здесь делаешь?
Своим криком Нерис могла бы поднять по тревоге роту солдат. Карлос же лишь приоткрыл глаза и осклабился:
– Что я здесь делаю? Живу, разве не так?
Она рассмеялась:
– Ха! Если ты здесь жрешь, срешь и спишь, это еще не значит, что ты здесь живешь!
Карлос хотел ответить ей в том же духе, но передумал. В общем-то, у Нерис были некоторые основания для недовольства.
– Послушай, Нерис, я знаю, что в последнее время тебе со мной было не очень-то весело…
– Нет, вы послушайте! Весело? Да за все эти десять лет я ни от кого не слышала более наглого вранья! Он говорит – весело!!! – В словах девушки было столько сарказма и желчи, что хватило бы на десяток разъяренных фурий.
– Но я старался наладить наши отношения.
Нерис уперлась кулаками в свои восхитительные бедра и все тем же саркастическим тоном произнесла:
– Да неужели? И что ты для этого сделал?
Карлос пожал плечами:
– Послушай, Нерис, ну прости меня. Я был просто дерьмом, но с сегодняшнего дня обещаю вести себя хорошо. Правда, Нерис. Я подумал, что было бы здорово устроить дома небольшой праздник. Приятный вечерок вдвоем, бутылка-другая вина… – Он взял девушку за подбородок и улыбнулся, глядя ей в глаза.
Устоять против такой его улыбки Нерис не могла. Она презрительно фыркнула, но что-то подсказывало Карлосу, что его победа уже не за горами.
– Очень хорошо! И чтобы устроить праздник, он выбрал вечер – тот единственный вечер за всю неделю, когда мне нужно уходить!
Он попытался сообразить, какой сегодня день недели, вспомнил, что вчера была среда, стало быть, сегодня четверг, а по четвергам Нерис занимается, как она это называет, гончарным искусством.
– О боже! Вечерний кружок. Прости, Нерис…
Но даже эта фраза вызвала у нее раздражение:
– Ну как ты мог забыть, Карл? Каждый четверг у меня кружок!
– Ну, забыл, забыл! А ты обязательно должна идти? Неужели ты хоть одну неделю не можешь обойтись без своей глины?
Он почти выиграл раунд. Нерис подобрела, гнев ее почти иссяк. Но любовь к гончарному искусству взяла верх.
– Я должна, – твердо сказала она.
Оставшись в одиночестве, Карлос достал из холодильника банку лагера, сел на диван и жадно выпил. Поговорить было не с кем, оставалось только думать. Он и думал – о своих бывших коллегах.
Сначала Тернер, потом Милли. Невероятно.
А как она умерла…
Он пытался убедить себя, что это простое совпадение. Все шестеро сдавали анализы после пожара, и все анализы были отрицательными – они сами это видели. Поэтому смерть Милли и Тернера не может иметь отношения к Протею. Или…
Он покопался в боковом кармане пиджака и вытащил оттуда потрепанную записную книжку. Не мешало убедиться, что Жан-Жак и Джастин живы и здоровы.
Через час от былого спокойствия Карлоса не осталось и следа. Более напуганного человека трудно было представить. Карлос остервенело ходил по комнате из угла в угол и напряженно думал. Нужно, черт возьми, что-то делать, куда-то бежать!..
Бежать? Но куда?
Мать еще жива, но с нею Карлос давно был не в ладах, за последние четыре года ни разу даже не позвонил ей, да и что толку бежать к матери? Если кому-то понадобится найти его, то первым делом искать будут там. В Ньюкасле он знал нескольких человек, кое-кто из них, возможно, не откажется приютить его на день-другой, да и то если не будет знать о ведущейся на него охоте. Впрочем, этот вариант тоже отпадает: Ньюкасл слишком близко, нужно убираться подальше. Карлос принялся перебирать в уме своих прежних подружек, но вскоре бросил это занятие, вспомнив, как легко и неожиданно исчезал из их жизней. Вряд ли они захотят впустить его туда снова.
И тут Карлоса поразила мысль, как мало у него друзей.
Фактически остался только один человек, к кому он мог теперь обратиться. Возможно, единственный, кто сумел бы объяснить толком, что все-таки происходит.
– Надеюсь, это вам поможет.
В таком состоянии Айзенменгер ее еще не видел. Белинда ерзала на стуле и крутила в руках папку, которую принесла с собой. Они сидели в больничной столовой, и Айзенменгер, без особого аппетита ковыряясь вилкой в тарелке, пытался понять, почему Елена так напряжена и не будет ли больше пользы, если он вгрызется в бумаги, а не в остывавшего цыпленка гриль. Белинда же не притронулась к еде вовсе. Скорее всего потому, что знала, чем это грозит, и испытывала изжогу при одном воспоминании о местной кухне. Елена, будучи осторожной во всем, и в том числе в еде, решила ограничиться бутылкой Минеральной воды.
– Ну что, посмотрим? – Айзенменгер решил перейти прямо к делу.
Он положил вилку, благо подвернулась возможность это сделать. Подобно всем больничным столовым, здешнее заведение было довольно мрачным на вид – они что, специально так строят? Время основного наплыва посетителей уже миновало, и кроме них в большом, слабо освещенном зале с ровными рядами столов с пластиковым верхом, вокруг которых стояли такие же пластиковые стулья, людей в помещении было немного. По залу то и дело пробегали санитары, за одним из столиков сидела компания молодых врачей, кое-где можно было заметить медицинских сестер, заскочивших выпить чашку кофе. Вот и все, что осталось от недавней толпы, и лишь неубранные столы говорили о том, что полчаса назад здесь было людно и шумно.