— Прекрасно, прекрасно…
Ксения насторожилась: ей показалось, что профессор думает о чем-то другом, не имеющем отношения к разговору.
— Извините, Сергей Сергеевич, — решительно сказала она. — Может быть, у вас что-то изменилось? Скажите откровенно, я не обижусь!
— Все осталось по-прежнему, Ксения Андреевна. Вы должны будете заполнить анкету, а на отдельном листе указать тему, над которой станете работать.
— Тему диссертации? — растерялась Гаранина.
— Нет, — успокоил Кулагин, — просто у нас такой порядок. Каждый лечащий врач, независимо от того, имеет ли он ученую степень, хочет ли ее иметь или не имеет и не хочет, все равно ведет исследования по определенной теме. Вы — терапевт. У вас довольно широкое поле деятельности. Но, помнится, Тамара Савельевна мне говорила, что у вас накопился значительный материал по… — он замялся.
— По пневмонии, — подсказала Гаранина.
— Да, да, — кивнул Кулагин. — Это интересно. У нас есть вакансия в отделении реабилитации…
— Пожалуй, пневмония… — начала она.
— Хотите всерьез заняться этой проблемой? — перебил Кулагин. От его спокойствия не осталось следа. Профессор суетился, перебивал, перескакивал с мысли на мысль. — В последнее время мы столкнулись с фактами, когда операции неожиданно осложнялись из-за того, что больные в свое время переносили воспаление легких. Собственно, так ли это, я не могу утверждать с уверенностью, но предположить можно. Вот вы и разберитесь… Вам и карты в руки, как говорится…
Гаранина слушала Сергея Сергеевича со все возрастающим вниманием, радостно осознавая, что хочет, нетерпеливо хочет поскорее прийти сюда работать и делать то важное, о чем с таким проникновением, нервничая, говорит сейчас профессор.
И она внезапно с гордостью подумала, что врач-практик не так уж мало стоит, если известный ученый, профессор Кулагин чуть ли не уговаривает ее идти к нему работать.
Раз так, она согласна!..
Больше не было колебаний, тревожных раздумий, неуверенности.
Она сделала выбор.
Неожиданно приехал старший брат Валерия Игашова, Яков, моряк торгового флота.
С братом он поддерживал отношения в основном при помощи почты. Но раз в год они обязательно встречались. Яков, отправляясь в отпуск, всегда заворачивал к Валерию. И тогда они, усевшись друг против друга, выпивали бутылку мадеры (при несхожести характеров оба тем не менее любили именно это вино), ведя какой-то разбросанный разговор.
Валерий с детства побаивался своего старшего брата, хотя разница в годах была не велика. Его всегда отпугивала деловитость старшего, его умение делать только то, что дает ощутимый реальный результат. Яков постоянно высмеивал его, в особенности за стихи и единственную вышедшую в свет повесть.
Вот и в этот приезд заявил, как всегда безапелляционно:
— Что это ты, брат, галстук такой нацепил?..
— Какой? — спросил Валерий, машинально поправляя яркий галстук.
— Пижонский, — усмехнулся Яков. — Все музу свою догоняешь?.. Или это тебя новая жена заставила? Чтоб за молодого сошел?
— Зачем ты так? — поморщился Валерий.
— Ладно, ладно, — Яков разлил вино в фужеры, — шучу, у меня ж язык без костей… Неужели не увижу ее?
— У нее дежурство, — ответил Валерий, радуясь в душе, что Ксении сегодня не будет. Он опасался знакомить ее со своим прямолинейным и резким братцем. Хотя чем черт не шутит. Они могут и поладить между собой: Ксении тоже палец в рот не клади!
Полина не терпела деверя: считала его мужланом и «вредным человеком». Яков открыто презирал Полину, в глаза называл не иначе как Кретей — от кретинки. Валерий по телефону сообщил ему об уходе жены. Яков изумленно воскликнул: «Вот так дела!.. А ты не врешь?..» И все. Хотя бы приличия ради расспросил, что и как. И почему ушла, и к кому уехала?..
— Жаль, что не увижу, — вздохнул Яков. — Честно говоря, я рад, что ты обзавелся женой… Или кем она там тебе… Знаешь, брат, в нашем возрасте одному никак нельзя, хотя… Чем с такой, как твоя Полина, лучше уж одному!
— Оставь, — вяло попросил Валерий, — что ты о ней можешь сказать, если и не знал ее совсем? Приедешь, сцепитесь, как две собаки… А после она о тебе плохо думает и ты о ней. А ведь было в ней что-то… Не поняли только, ни я, ни ты не поняли.
— Не было печали! — фыркнул Яков. — Я, дорогой, войну прошел, да и после войны… Море, братишка, многому учит. Разных людей видал, научился разбираться. Я почему ее Кретей-то называл? Думаешь, просто так? Не-е-ет, милый, с определенным смыслом… Очень уж ты в ум ее верил!
— Перестань, Яков, — тихо сказал Валерий, — ну зачем говорить плохо о человеке, который так много хорошего мне принес?