— Разве она не транспортабельна?
— Евгений Алексеевич, — терпеливо, не повышая голоса, продолжала Ксения, — вашей матери не так уж много осталось жить. Она страдает тяжелым недугом. Не ускоряйте события, не укорачивайте ей жизнь…
— Вы меня прямо-таки удивляете, доктор! Вас послушать, так получается, что я какой-то живоглот!
Ксения промолчала, будто не расслышала.
— Не будьте жестоки, — сказала она наконец. — Договорились?
— Я с вами ни о чем не собираюсь договариваться! — вспылил Фомин. — У матери склероз. Побольше слушайте полоумную старуху… Она вам еще не то скажет. Я ее не гоню, а если к брату хочет, пожалуйста, скатертью дорога.
— Вот что, Евгений Алексеевич, — повысила голос Ксения. — Если вы не перестанете третировать свою мать, мне придется…
— Не пугайте! — выкрикнул Фомин. — Я уже пуганый и битый. Я, если нужно будет, на все пойду. Я не позволю… Да что зря языком молоть… Лечите, доктор, своих больных, а в чужие дела не лезьте…
Он ушел, отшвырнув ногой стул и в сердцах громыхнув дверью.
В этот день у Гараниной буквально все валилось из рук: работать, принимать больных, разговаривать с ними она была просто не в состоянии. Было ощущение какой-то физической нечистоты от общения с этим холодным, злобным человеком, от незапоминающегося его лица, маленького мокрого носика и глазок, бесцветных и вороватых.
С трудом закончив прием, Ксения вышла из поликлиники.
«Что же предпринять? — думала она. — Я не могу, не имею права отступать… А почему, собственно, не имею права? Это дело общественности. Депутатов. Кому рассказать? С кем посоветоваться? Может, поехать к нему на работу?»
Незаметно для себя Ксения оказалась в центре города, спустилась к набережной и неожиданно вспомнила, что через два квартала юридическая консультация, которой заведует ее давний поклонник, а по случаю и пациент.
Она обрадовалась, заторопилась.
— Ксения Андреевна? — засуетился юрист, явно удивленный и польщенный ее приходом. — Какими судьбами? Вот уж не думал, что смогу быть вам полезен. Что случилось, доктор? Какие тучи собрались на вашем небосклоне?
Ксения, волнуясь, глотая слова, рассказала историю старой санитарки и спросила, можно ли найти управу на ее сына.
— На такого трудно найти управу, по опыту знаю. Уж поверьте… Он ведь не крадет, не грабит в темной подворотне… А может, он бьет мать? — с надеждой опросил юрист.
— Нет.
— Ну, скажем, скандалит? Кричит на нее?
— Нет.
— Пьяным заявляется?..
— Нет, не скандалит, не кричит, трезвым приходит… Он все делает тихо. И она тихо плачет. По ночам. Он попрекает ее каждым куском, каждой ложкой супа. Сквозь зубы, тихо так цедит. А она вздрагивает… И плачет, все время плачет.
— Живут в коммунальной квартире?
— В отдельной.
— Вот видите, — адвокат развел руками, — улик нет. Одни эмоции. Дело швах. Я вам, конечно, верю, но суду нужны веские доказательства, свидетели, заключения экспертов… А так ни под одну статью не подведешь вашего тихоню.
— Что же делать? Оставить как есть?
— Увы, дорогая Ксения Андреевна, я всегда рад помочь вам, но в данном случае…
— Эх вы, ю с т и ц и я! Улики, свидетели!.. А человек-то задыхается, гибнет на глазах у всех.
Она ушла рассерженная. И уже твердо решила, что поедет к Фомину на работу и будет разговаривать там. С кем угодно — с секретарем ли партийной организации, с начальником ли строительного управления, с председателем ли постройкома… Неужели она не найдет людей, которые захотят и смогут что-то сделать?
Ее принял заместитель по кадрам — сутулый пожилой человек, с глазами, спрятанными глубоко под нависшим лбом. Встретил вежливо и сухо. Пока она рассказывала, вопросов не задавал, иногда только что-то записывал на маленьком листочке бумаги.
— Ладно, — сказал он, дослушав до конца, — я проверю.
— А как вы проверите? — насторожилась Ксения. — Если Фомин узнает, что я приходила к вам, он мать совсем изведет.
— Не допустим, — коротко ответил кадровик. — Но вы должны согласиться, что я обязан проверить. Фомина мы знаем не один день. Подобных сигналов на него прежде не поступало… Н-да… Вы, когда пойдете, обратите внимание на Доску почета. Передовик, между прочим, так-то вот.
— Я не кровожадный человек, — сказала Гаранина, — но кровь вашему передовику попортить не мешает, уверяю вас.
Кадровик в первый раз за все время их разговора улыбнулся: