— Вот и славненько! — потер руки дядя. — Значит, пойдешь в педагогический. Да?
Она кивнула головой, но через три месяца отнесла документы в геологоразведочный.
А через год дядя Триша умер. Неожиданно, «без всяких правил». Пришел с работы, сел за стол, развернул газету, нацепил очки и упал лицом на газетный лист…
Нина смотрела на пожелтевшее, заострившееся лицо дяди Триши, а видела его другим… Однажды летом, на даче, они ушли с ним вдвоем в лес. Только что кончился ливень, в лесу пахло грибами и хвоей. Они шли босиком, ноги тонули в густой мокрой траве. И вдруг дядя Триша крикнул: «А ну, зайчишка, догони! Посмотрим, на что ты способна…» И стремительно помчался, продираясь своим кряжистым телом сквозь туго сплетенные ветки кустарника. Он ломился сквозь них, как разбушевавшийся медведь. Он протискивал свои могучие плечи, и ветки, жалобно треща, пропускали его, плотно смыкаясь перед бегущей сзади Ниной.
Дядя Триша остановился только тогда, когда она, измученная этим диким бегом, крикнула:
— Я больше не могу так!..
Нина стояла перед ним, дрожа от нервного возбуждения и усталости. А дядя пристально смотрел на нее и молчал.
— Ну что, доволен, да? Доволен, да? — В этот момент Нина почти ненавидела дядю Тришу.
— Да, — серьезно ответил он, — очень.
— Но почему, почему?
— Теперь я вижу, на что ты способна, а на что не способна.
— На что я способна? Ну скажи?
— Ты не будешь продираться по жизни, если она станет для тебя густым кустарником.
— С чего ты взял? — зло закричала Нина. — Буду! И обязательно продерусь!..
— А зачем? — с грустью сказал дядя. — Ведь рядом есть дорога. Зачем же через кусты-то?..
Нина опешила. Широко раскрыв глаза, она смотрела на дядю Тришу.
— Но ведь ты же сам сказал…
— Сказал, верно, — кивнул он, — и ты, не задумываясь, слепо бросилась за мной… Так нельзя, девочка! У человека есть одно большое отличие от зверя: он умеет мыслить. Когда он перестает мыслить, то опускается вновь до уровня зверя. И тогда он мчит, не считаясь ни с какими преградами, гонимый страхом, местью, голодом. — Он тяжело вздохнул. — Иди по дороге, Нина, только по дороге. Она протоптана людьми, шагавшими до тебя. Будь благодарна им за это… И запомни, зайчишка, главное — дорога, а не кусты, хотя через них бывает и ближе к цели.
— А как же новые города в тайге? — возразила Нина.
— Жизнь не тайга, — усмехнулся дядя Триша. — Да и в тайге сначала находят тропки, что прокладывали коренные таежники.
— Значит, ты никогда не лез через кустарники? — Закусив губу, она ждала, что он ответит.
— Один раз. — Он не опустил глаз. — И поэтому я говорю тебе: иди по дороге. И еще одно… Когда-нибудь в жизни ты почувствуешь, что ты банкрот. Так почти со всеми бывает, почти всегда… Не лезь в петлю, не стреляйся, не принимай яда. Попробуй заново найти себя. Это трудно, зайчишка, но это необходимо…
13
Осень на балконе у Валерия Игашова. Потухла и полегла такая веселая совсем недавно, курчавая картофельная ботва. Осень пришла… А он и не заметил. Сырые сумерки опустились на серые панельные корпуса, на лес и болото его северо-восточного угла… А Ксения все еще живет в другом конце города, все не решается, все медлит… Старый яблоневый сад выкорчевали, разровняли бульдозером площадку для новостройки — двухэтажной молочной кухни. Жалко сад, но и молочная кухня — это удача: может быть, пригодится вскоре, тайно думает Валерий, стесняясь собственных мыслей. Дымятся по углам желтого четырехугольника неряшливые валы перемешанного с глиной бурьяна.
Валерию не терпится набрать номер, рассказать Ксении о новых проделках Кути, о семейном счастье многодетного отца Гуси, подобревшего и окончательно зазнавшегося, о сонном уже Черепахе Черепаховиче по кличке Чиря. О том, как ночью, когда въедливая сырость лезет за поднятый воротник и в рукава плаща, они гуляют с Кутей краем болота, слушают дальний гул шоссе и молчат, будто виноватые в чем-то. И наконец, проходя мимо красных внутри, как галоши, телефонных будок, забираются все же в тесную неуютную кабинку, и Кутя устраивается там поудобней, готовясь терпеливо слушать ночной прерывистый разговор, в котором и смысла-то не больше, чем в сонном бормотании счастливого человека.
— А как ты ко мне относишься?
— Люблю… Хотя ты этого и не стоишь.
— Скажи еще.
— Люблю, люблю, люблю… Хочу к тебе!
— Ну, приезжай.
— Не могу… Дежурю.
— Ну, завтра?
— Завтра — да… Утром, в одиннадцать.
— Ты мне не изменишь до завтра?