— Я не буду ее беспокоить, — в десятый раз уверял он, — взгляну только и уйду… Вы что-то скрываете, доктор! Скажите голую правду, она в очень тяжелом состоянии?
— Обычное послеоперационное состояние. Сами понимаете, что такое пересадка почки… Не мозоль срезать!
Понурившись, Романов вышел на улицу, провожаемый сочувственным взглядом Колодникова.
Снег в парке светился, расписанный теми особыми красками, какие бывают только по вечерам в преддверии весны. Вроде бы то же небо, тот же воздух, те же скучные коробки современных домов; однако что-то совсем другое чувствуется и видится за всем этим: и воздух более тревожный, и небо теплое, дышащее, и дома не скучны, как зимой, а похожи на тщательно выполненные в голубых полутонах декорации. И все колышется, отсвечивает, плывет куда-то, шелестя и просыпаясь.
«Она, конечно, не выживет, — тоскливо думал Романов, — и это я убил ее…» Он поймал себя на том, что говорит о жене в третьем лице, боясь даже в мыслях назвать ее по имени.
«Я должен все написать ей!.. Пока не поздно».
Тут же он подумал, что это не очень грамотная фраза, надо сказать: «Я должен ей обо всем написать… Профессионализм. Динамический стереотип… Столько лет — и все в одном качестве: корректор. Люди пишут, а ты «блох» в тексте вылавливай».
Ощущая какое-то освобождение в душе, Романов вбежал в вестибюль и, не раздеваясь, даже не сняв шапку, сел за стол и огрызком карандаша — первое, что попало под руку, — начал торопливо писать:
«Зоя, целую тебя! Здравствуй! Я все знаю, что произошло… Я знаю, что сейчас тебе плохо.
А теперь о том, чего ты не знаешь: я предал тебя! Мог спасти — и не спас. Я сейчас в институте, но меня не пускают к тебе… Я хотел пойти к профессору Кулагину и сказать ему: «Возьмите мою почку, если еще не поздно. Она подходит!» Но уже поздно. Дело сделано — и мне некому отдать свою почку.
Почему я испугался, как элементарный шкурник? Это особенно гнусно, если учесть, что я не трус. Неужели страх за себя сильнее совести?
Я не гадаю, простишь ли ты меня. Не это главное. Главное, чтобы ты жила… А я отныне знаю цену себе».
…Снова увидев перед собой Романова, Колодников огорчился:
— Я же сказал вам… Ну что вы мечетесь?
— Нет, нет, — покачал головой Василий Васильевич. — Вот передайте ей письмо, когда сочтете возможным…
Когда Романов, широко и неуверенно шагая, ушел, Павел Афанасьевич повертел в руках письмо, и чем-то оно не понравилось ему — слишком нервным и неровным был почерк… Утром, после ночного дежурства, он показал письмо Фатееву.
— Муж Романовой просил передать, — сказал он. — Да что-то не лежит у меня душа… Лучше вы.
Фатеев сразу же вытащил из конверта листок и стал читать, а Колодников покорно стоял рядом, ожидая насмешки или иронии от длинного, желчного доцента, не раз высмеивавшего его за наивность и непрактичность.
— Если муж Романовой придет еще раз, немедленно сообщите мне, — не отрываясь от письма, сказал Фатеев.
— Хорошо, — кивнул Павел. — Я могу идти?
— Подождите… Вы когда-нибудь вскрывали чужие письма?
— Никогда… А что?
— Тогда прочтите, пожалуйста…
— Но… — нерешительно начал Колодников.
— Неэтично, да?.. Почему же вы не сделали мне замечания?
Колодников покраснел.
— Читайте же! — строго сказал Фатеев.
Павел прочитал письмо и даже вспотел.
— Запомните, эпистолярное произведение — вещь серьезная. Оно как лечит, так и калечит… Иногда врач, как следователь, имеет право читать чужую переписку, особенно если речь идет о человеке, который находится между жизнью и смертью. А этику оставим для здоровых. Вы представляете, что было бы, прочитай это письмо Романова?..
В четыре часа Зое Романовой было сделано повторное переливание крови. Она уснула и дышала во сне ровно, почти неслышно… Атака отторжения сорвалась.
28
Как обычно, Фатеев решил пойти домой пешком. Проходя мимо кафе, он неловко задел плечом шедшую навстречу женщину. Спасаясь от бьющей в лицо снежной пыли, она прятала лицо в воротник шубки.
Женщина нервно вскинула голову, и он, к своему удивлению, узнал в ней Елену Богоявленскую.
— Виктор Дмитриевич?.. — воскликнула Елена. — А я вас чуть было не обругала.
— Извините меня, Елена Васильевна, — Фатеев прижал руки к сердцу. — Куда это вы по такой погоде?
— В библиотеке была, — ответила Елена, — вот замело так замело!
— То ли еще будет! — в тон ей сказал Фатеев. — Придет марток, как говорила моя бабушка, наденешь трое порток.