— А резюме сей притчи? — спросил Фирсов, похохатывая.
— Резюме? — пожал плечами Фатеев. — Увы, Палладий Алексеевич, это не притча, а правда… Скажите, вы осудите нас, если мы не выполним план по диссертациям?
— Планы пишутся для того, чтобы их выполнять, — ответил Фирсов, — иначе их и составлять не стоит.
— А может быть, чем меньше диссертаций, тем лучше? — Фатеев почувствовал, как Кулагин толкает его ногой и умолк, хотя обо всем этом он думал и размышлял много дней и ночей, споря с самим собой, с другими людьми, чаще всего не медиками, ибо среди медиков, как это ни парадоксально, друзей у него почти не было. Правда, в последнее время сблизился с Пашей Колодниковым, но до дружбы было еще далеко: просто, встречаясь, они не раздражали друг друга…
— Максималистский подход к решению проблемы всегда опасен, — возразил Фирсов, — уж хотя бы потому, что у максималистов никогда не хватает времени для обоснования своих решений…
— Я не максималист, — горячо возразил Фатеев, — поверьте на слово!.. Может быть, как раз потому, что я хирург и мне приходится иметь дело с режущими предметами.
Фирсов окинул Фатеева взглядом, промолчал.
— Мы этот вопрос не решим сами, — поспешил вмешаться Кулагин, — хотя в словах доцента Фатеева много справедливого.
И снова Фирсов промолчал, только теперь внимательно посмотрел на Кулагина, и тому стало не по себе и от его взгляда, и от его молчания.
— Кстати, когда у вас ближайшая защита? — спросил наконец Фирсов.
— Я не помню сейчас, — наморщил лоб Кулагин, — уточню и позвоню вам… Хотите послушать?
— Приехал бы, да боюсь, ничего не пойму, тем более латынь не изучал.
— Защищаются на русском языке, — вставил Фатеев, — в самом деле, приехали бы!..
— Постараюсь…
Палладий Алексеевич проводил их до дверей, прощаясь, задержал в своей руку Кулагина, с легкой иронией сказал:
— Кстати, профессор, насколько я знаю Рубена Тиграновича Манукянца, он не согласится долго лежать в отдельной палате. Ему человеческое общение требуется, такая уж натура… Ну, это так, между прочим…
Кулагин смешался: «Откуда он знает про отдельную палату?»
— Придется Манукянцу потерпеть, — проворчал он, — в крайнем случае к вам обратимся за помощью!.. Дела-то у него неважнецкие.
— Вы его обязательно поставьте на ноги, — серьезно сказал Фирсов. — Я очень на вас надеюсь…
Когда Кулагин и Фатеев вышли, Фирсов вернулся к столу, карандашом написал на листке календаря:
«Узнать в облздраве, сколько и какие научные работы НИИхирургии нашли практическое применение в медицинских учреждениях области…»
Манукянц посмотрел на часы.
Возле умывальника Глафира Степановна протирала зеркало. В эту ночь ему хорошо спалось.
Взглянув на прикроватный столик, он увидал в стеклянной банке букет хризантем и неожиданно растрогался.
— Милости просим, покушайте хорошенько! Наверно, надоели суп да каша. Это вам, — открыв тарелку, Глафира Степановна показала на ломтики жареного картофеля, кусок пирога с капустой и два пирожка с мясом.
Рубен Тигранович начал вертеть головой и отказываться. Это ее сильно огорчило.
— Бери, ешь! — махала она. — Ешь, пока живот свеж. Живот завянет, ни на что не взглянет!
— А цветы от кого?
— Крупина принесла, пока спал, — простодушно ответила она.
— Правда? — весело подмигнул он. — Эх-хе-хе! — уже уминая пирожок.
— Как тебе не стыдно мне, старухе, не верить! — она повела плечами.
Ее настроение передалось и Манукянцу. Уже совсем без стеснения он с аппетитом нажимал на домашнюю снедь тети Глаши.
И почему-то вдруг в его сознании промелькнули обрывки воспоминаний детства… Горные цветы в глиняных вазах… Добрые руки мамы… и пирожки, хрустевшие на зубах…
32
— Ксения, мы опоздаем на концерт. — Валерий уже стоял в прихожей с ее плащом в руках.
— Все, все… Я уже готова, — Ксения повернулась от зеркала, неуверенно и слабо улыбаясь.
— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он. — Ты бледна… Может быть, останемся?
— Что ты! — испугалась она. — Я и так уже скисла за эти дни. Обязательно пойдем.