Другой случай. Группа подростков лет по 15–16 – два мальчика, две девочки – сидят напротив. Читают плакат. Мальчики в их маленькой компании ведут себя бурно – хватают девочек за бока, часто пересаживаются. Четверка начинает обсуждать плакат и его формулировку: «ага, а если бы не было большого взрыва, не было бы Вселенной», «а если бы у нее не пригорело, она бы не сделала плакат» и т. д. Я смотрю им в глаза каждо_й по очереди и улыбаюсь. Мальчик пытается меня пересмотреть, но опускает глаза первый. Другой мальчик спрашивает у подруги: «Ну и типа в чем фишка?» Девушка объясняет ему про акцию: «Ну ты типа смотришь, а она делает вид, что ничего тебе не показывает». Очень точное замечание! В этот момент я опять включила в себе училку литературы и радовалась их успехам.
Потом мы с плакатом неожиданно затрусили с Беллой Раппопорт, которая приехала к нам на вписку, потому что мы остановились у ее приятеля. Последовал трехчасовой разговор о феминизме, различных ситуациях, в которых находимся мы как активистки и т. д. Сделали селфи с плакатом. Была очень рада.
И, наконец, вчера. Идем по улице, подходим к мосту. На секунду останавливаемся. Мимо проходит пожилая женщина и замечает плакат. Просит прочитать:
– мне для книги надо.
Читает одну сторону, переворачивает, читает другую.
– да, вы правы, неравенство существует. А можно вам задать один неэтичный вопрос?
– можно.
– как вы относитесь к Путину?
– не очень хорошо относимся.
– господи, как же я рада! Хочется вам просто до земли поклониться. Я вот совсем плохо к нему отношусь! Я на него в суд подавала.
Тут, надо сказать, я несколько опешила.
Далее выясняется, что перед нами восьмидесятилетняя преподавательница литературы, всю жизнь она провела с детьми и посвятила себя школе. Она была ученицей самого Бахтина. В 1999 году у нее умер муж, и она осталась в трудном положении. Говорила, что всегда активно принимала участие в голосовании. И что Путин ей не понравился, но очень хотелось ему верить. Она писала в Администрацию президента, потому что хотела установить Бахтину мемориальную табличку. После 14-го письма ей позвонили и пригласили в Администрацию. На радостях она взяла редкое дорогое издание Бахтина с его дарственной надписью, чтобы отблагодарить Путина и подарить ему эту книгу. Но книга до Путина не дошла, по мнению женщины, она была по пути украдена тем человеком, который должен был ее передать. Когда это выяснилось, она стала подавать в суд, некоторые адвокаты отказывали ей в помощи, мотивируя тем, что «Путин их растопчет». Странный абсурдный нарратив. Сейчас же женщина пишет книгу про потерю библиографической редкости. Я в свою очередь рассказала ей, что это моя акция и что я тоже преподавательница литературы и русского. Она расцвела, мы пожали друг другу руки, пожелав удачи в каждом из поприщ.
Весь этот разговор о власти, филологии и одиночестве происходил на мосту. Для меня это важно, потому что мост – это как бы «нигде». Не на земле и не на воде, как бы в воздухе, в момент перехода, в подвешенном состоянии. Женщина находилась в капсуле своего монолога, мы – в капсуле своего; как тут не вспомнить о бахтинской полифонии.
25 августа 2016
Даша пишет:
Добавлю стихи Горбаневской. Сегодня катала демоверсию плаката.
25 августа 2016
Даша пишет:
Итак, сегодня, 47 лет назад, восемь человек вышли на Красную площадь с протестом против вторжения советских войск в Чехословакию. Мы были не единственной такой страной (см. Варшавский договор, пражская весна), но численно наши войска, наши танки превосходили остальных. Мужчин и женщин с демонстрации (молодую поэтессу, молодого ученого и пр.) приговорили к принудительному лечению, к арестам. Далее копирую:
Первый президент Чешской Республики Вацлав Гавел о поступке демонстрантов:
«Граждане, протестовавшие в августе 68-го на Красной площади против оккупации Чехословакии войсками Варшавского пакта, проявили человеческую солидарность и величайшее личное мужество. Их поступок я высоко ценю и потому, что они хорошо знали, на что шли и чего можно было ждать от советской власти. Для граждан Чехословакии эти люди стали совестью Советского Союза, чье руководство без колебаний осуществило подлое военное нападение на суверенное государство и союзника» [12].
Из последнего слова Ларисы Богораз на суде:
«Я оказалась перед выбором: протестовать или промолчать. Для меня промолчать – значило присоединиться к одобрению действий, которых я не одобряю. Промолчать – значило для меня солгать. Я не считаю свой образ действий единственно правильным, но для меня это было единственно возможным решением.