27 янв 2017
Полина пишет:
Текст плаката: «Семья – не имущество, которое можно «повредить» и отделаться штрафом. Домашнее насилие – это преступление».
Это мой третий опыт участия в тихом пикете (отчет, правда, второй). Идея для плаката пришла мне в голову, когда я задумалась о том, что штраф за порчу чужого имущества доходит до сорока тысяч рублей, в то время как штраф за побои в семье – от пяти до тридцати пяти. Меня возмутило то, что человеческое здоровье и достоинство оцениваются как вещь. С плакатом я ехала на мероприятие в университет.
Вербальных коммуникаций в метро не было. Один молодой человек очень тщательно всматривался в текст плаката, даже поднялся с места, чтобы рассмотреть получше, а потом пытался встретиться со мной глазами, но ничего не сказал. Одна девушка сочувственно улыбнулась, а двое мужчин, между которыми я села, покосились на плакат, не знаю, прочитали ли они его полностью.
Первая и единственная на сегодня коммуникация произошла около университета. Женщина средних лет, наверное, преподавательница, у входа спросила у меня, что это прикреплено к рюкзаку. Я показала ей плакат и объяснила, что такое тихий пикет, на что меня спросили: «С какого ты факультета?» Узнав, что с филологического, женщина на основании значка «I love Praha», на который я закрепила плакат, предположила, что я учусь на славянском отделении. О самом плакате она ничего не сказала, но помогла мне пройти на одно мероприятие, на которое у меня не было приглашения, так что, наверное, ей он понравился. По дороге обратно я неожиданно почувствовала очень сильный страх, поэтому убрала плакат в рюкзак. Чистота эксперимента не соблюдена. Но в будущем планирую поездить с ним еще.)
27 янв 2017
Даша пишет:
продолжаю ездить с плакатом про домашнее насилие и телефоны доверия. услышала ужасное от двух парней проходящих в переходе метро мимо меня:
– бить нельзя, а стрелять-то хоть можно?
не смогла ничего сказать, только посмотрела говорящему в лицо. говорящий хохотнул, и они пошли дальше к вагону. Сама не знаю, почему, я решила, что надо не отставать от них. Встала ждать поезд рядом. Один толкнул другого со скептической улыбкой и показал на меня. В это время перевернула плакат, чтобы прочитали вторую сторону. Они читали. Периодически, как бы испытывая меня, смотрели мне в глаза. Я старалась выглядеть спокойно. За месяцы тихогопикета мое лицо научилось быть автоматически отрешенным. Зашли вместе в вагон. Толпа прижала нас с этими парнями друг к другу. Один отодвинул другого от меня со словами «держи от нее дистанцию, а то никто не увидит». Посмотрел выжидающе мне в лицо. Я кивнула. Вышли мы трое на одной станции. На эскалаторе тоже ехали рядом. Я впереди, они – за мной. Это было какое-то тихое состязание. Потом один другому сказал «ну а че, норм идея же». На выходе из метро наши пути разминулись.
В библиотеке разговорилась в лифте с одной из сотрудниц. Она спросила, иду ли я с митинга. Я рассказала про акцию. Сотрудница выразила очень отрефлексированную позицию относительно домашнего насилия и отсутствия законодательства по данной проблеме. Рассказывала мне про случаи в США, где русский муж сломал руку матери своей жены, и ему пришлось бежать в Россию от ответственности за это. Говорили про то, что у нас пока недостаточно культуры равноправных отношений. Поговорили про то, как было бы классно воспитывать девочек сильными, способными постоять за себя. Поговорили о том, почему жертвы домашнего насилия не уходят от своих мучителей. Потом женщина выдвинула грустный тезис о том, что «вряд ли что-то изменится, так всегда было». Я, конечно, начала приводить примеры, что мир меняется, нормы меняются, что вот отношение к темнокожим людям очень сильно изменилось (хотя, конечно, скрытая дискриминация еще как присутствует, а в России – так и открытая). На что женщина мне возразила, что «черные – обнаглели», что ненавидят белых, что на работу возьмут в некоторых странах скорее черного, чем белого, и что это то же самое. Я рассказала про положительную дискриминацию и что «черный расизм» – это часть того самого изначального угнетения черных белыми и т. д.
Потом у нас в отделе услышала фразу от другой, очень любимой мной коллеги про Париж, заполненный в Рождество «арабами и черными, пока нормальные белые боятся выйти из дома». Поспорила на эту тему, рассказала про разговор в коридоре. Про то, что маргинализация определенного слоя населения происходит не потому, что они ОТ ПРИРОДЫ ТАКИЕ, а что часто политика в отношении мигрантов строится таким образом, что эти люди менее благополучны, а значит, маргинализация повышается. Меня поддержала другая коллега. Сделаю в ближайшее время еще один плакат про расизм.