"Уважаемый Никита Сергеевич" Часть 2. Про Веру
-Удовлетворяет тебя? - скупой вопрос, заданный, глядя в тарелку.
Вера вскинула голову:
- В каком смысле?
Он всё также невозмутимо жевал:
- Во всех.
Тихомирова вскипела:
- Мне кажется, уважаемый Никита Сергеевич, это не ваше дело.
Вера попыталась пройти мимо него в другую комнату, но ей не дали этого сделать. Айзенберг выставил вперед руку, упираясь с стену, и преграждая тем самым проход.
-Мое! - в хриплом низком голосе слышались раскаты грома.
Мужчина медленно поднялся, оттеснил Веру к стене и придавил ее своим телом.
- Значит, счастлива. - Не спрашивал-утверждал.
Вера кивнула, задрав подбородок повыше.
- Значит, удовлетворяет. - Констатировал, гипнотизируя ее своим взглядом.
Моргнула, глазами говоря «да».
- И ничего у тебя сейчас не ёкает, когда прикасаюсь к тебе.
Девушка отчаянно затрясла головой, стремясь убедить в отрицательном ответе не его-себя.
Ее ответ послужил спусковым крючком и развязал ему руки. Будто в бочку с порохом кинули зажженную спичку.
-А мы сейчас проверим, да, малявочка?
Его руки были повсюду: на спине, ногах, бедрах. Задирали футболку, пытались спустить резинку спортивных штанов. Они оплетали и опоясывали.
-Убеди меня, ну, что же ты. - Твердые мужские губы накинулись на манящий рот, даже не пытаясь сделать свои прикосновения более нежными и щадящими. Он брал свое, порабощал, пленил, отвоевывал.
-Докажи, Верочка, попробуй.
Его бы в данную секунду не смог остановить никто, даже Папа Римский. Только ее всхлип. Столько в нем было боли и отчаяния, надломленности какой-то, что его до костей пробрало.
- Что ты, маленькая, не плачь, не бойся, ты ж мне сердце рвешь!
Говорил, а сам гладил по голове в слабой попытке успокоить.
- Сердце?! А оно вообще у тебя есть?! - Закричала что есть мочи. Сама от себя подобного ультразвука не ожидала.
Айзенберг замер. Закаменел весь от ее слов. Вере уже начало казаться, что ответа на свою истеричную претензию она не дождется, когда он внезапно заговорил:
-Есть, малявочка, есть. И душа есть, и сердце. К сожалению. – улыбнулся не ей, а своим мыслям. Печально так, горько. – Если бы не было, не болело бы так вот уже десять лет.
Взял ее руку и, распрямив пальцы, сжатые в кулак, положил на собственную грудь. Там гулко и очень быстро сокращалась сердечная мышца.
- Так не болит, а так, - он отвел руку чуть в сторону, проводя наглядный эксперимент, - снова ноет, сил нет. Странно, да?
Вера сглотнула вязкую слюну и выдернула руку. Кит дернулся, как от пощечины.
- Ничего уже не вернуть, Никита Сергеевич. И время вспять не повернуть.
-Всё еще можно исправить, Вера, изменить свою жизнь никогда не поздно. –Он обхватил ее щеки руками, не позволяя отвести взгляд. - Я совершил две страшные ошибки девять и восемь лет назад, отдав ему тебя, за что сполна расплатился. Но урок я усвоил. Больше я тебя никому не отдам, запомни. Ни-ко-му. Уходи от него. Уходи, Христом богом тебя прошу.
-Ты! – Вера ткнула пальцем ему в грудь. – Да что ты о себе возомнил?! Десять лет назад, когда я тебе в рот смотрела, ты меня отверг, унизил, в грязь втоптал. Я жить не хотела! Всё думала, что это чья-та злая шутка, пока папа твои свадебные фотографии не показал. – Она замолчала, переводя дыхание. В голове шумело, а ноги сделались ватными, будто она бочку вина выпила.
-А теперь что? Вернулся? Никому не отдашь? Чтобы отдать, нужно сначала заиметь, Никита Сергеевич. Вы посмотрите, не отдаст он!
Мужчина по окончании ее эмоциональной реплики сделался злым и еще более решительным.
-Не уйдешь – сам заберу.
- А ты меня спросил, нужен ли ты мне? Спросил?!
Разговаривать на повышенных тонах Айзенбергу надоело. Не нужен, значит? Ну-ну.
Намотав прямые длинные волосы на кулак, напал на приоткрытые в немом изумлении губы. Поцелуй вышел злым, отчаянным. Никита понимал, что кроме собственной интуиции, ему больше надеяться не на что. Вера, в одну секунду превратившись в дикую кошку, кусалась и брыкалась. Кит решил не выдумывать Америку и последовал ее же примеру. Прикусив полную нижнюю губу и дождавшись удивленного «ох», он воспользовался подвернувшейся возможностью и проник в рот. Силы сопротивляться разом покинули женское тело. Руки, не подчиняясь приказам мозга, уже не били, а гладили, изучали, ласкали.