— Ее отец отказал мне! И отказал из-за тебя! Не появись ты тогда за моей спиной!.. — услышал туртан, когда подошел ближе. То, что они говорят о женщинах, его немного успокоило, и все-таки он предпочел вмешаться.
— О чем идет разговор? Неужели о том, как взять штурмом еще одну крепость? — с улыбкой спросил Гульят. Он знал, что солдаты его уважают и по-своему даже любят, и поэтому никогда не упускал случая подчеркнуть, что он относится к ним как родной отец.
Ашшур-ахи-кар с готовностью откликнулся на появление туртана и даже попытался найти в нем союзника.
— Рассуди нас! За неделю до того как покинуть Ниневию, мы вместе посетили дом наместника Набу-дини-эпиша и там повстречались с его дочерью.
— Ее зовут Мара, подлый ты человек, — заплетающимся языком произнес Ишди-Харран, поднимая наливающиеся злобой глаза на своего друга.
— И поспорили, — не заметил оскорбительного выпада юноша, — что она достанется тому, кто больше убьет в бою врагов…
— После того как ты перешел мне дорогу! — зарычал его соперник. — Все было не так! Я увидел ее первым! Ее отец отказал мне только потому, что за моей спиной возник ты… Куда лучше иметь зятем знатного, чем простого воина…
На этот раз Гульят заставил себя улыбнуться. Все было так похоже, все так напоминало его собственную историю, что стало даже горько.
«Ничего не меняется в этом мире».
— И кто из вас убил больше? — спросил он.
— Ашшур-ахи-кар, — процедил сквозь зубы Ишди-Харран. — Но только потому, что в разгар боя приказал мне отойти назад, чтобы я прикрыл нас с фланга. Это было нечестно.
— Военная хитрость, — отшутился Гульят. — Хотите мой совет? Дайте это решить ей.
— Женщине?! — скривился Ишди-Харран.
— Уж лучше женщине, чем ее отцу, ведь он тебе уже отказал, как я понял, — кивнул туртан. Затем он поманил к себе стражу, стоявшую навытяжку неподалеку. — Возьмите-ка этого храбреца и отведите спать.
Ишди-Харран не сопротивлялся, он уже едва держался на ногах.
Оставшись наедине с командиром царского полка Гульят строго спросил:
— Что вы забыли у Набу-дини-эпиша?
— Пытались добиться его помощи, чтобы обеспечить новыми сапогами и плащами полк. Половина воинов ходит в обносках.
— Ты обращался к казначею?
— С ним бесполезно говорить. Ответ у него всегда один и тот же: казна пуста.
— Хорошо. Поговорю с ним сам. О дочери наместника забудь. Я знаю сановника, которому она обещана. Наживешь себе кровного врага.
— Ну, это не впервой. Мне ли врагов бояться? — молодцевато откликнулся на это Ашшур-ахи-кар. — Да и род мой из самых знатных в Ассирии. Я не Ишди-Харран. Но за сведения спасибо, туртан. Буду осмотрительнее.
— Как знаешь, — пожал плечами Гульят, отходя в сторону.
О положении в царском полку он знал не хуже его командира, но понимал, что сейчас, сразу после взятия Тиль-Гаримму, это сделать проще, чем перед началом похода, поэтому и не стал откладывать разговор с казначеем.
Невысокий, щуплый, одетый во все синее, с синей ермолкой на голове, казначей Нерияху стоял в окружении министров и наместников. По напряженным лицам туртан без труда догадался, что идет дележ добычи и каждый из них хочет что-то приберечь для себя лично. Все, что было захвачено в Тиль-Гаримму, следовало тщательно пересчитать: крупный и мелкий рогатый скот, птицу, запасы зерна, украшения, золото и серебро из царской сокровищницы, все оружие, ковры, товары из городских складов, даже балки перекрытия из ценных пород дерева, которые могли пригодиться для строительства дворцов, и, конечно же, рабов. Трофеи отправлялись несколькими караванами в Ниневию и там проверялись снова: живность нередко гибла в пути, что-то пропадало при переправах через водные преграды, но больше всего терялось пленных, что дороже всего и обходилось.
«Самое время вмешаться, не то они снова забудут, кто добывал для них это добро», — мысленно усмехнулся Гульят.
— Ты все получишь сполна, как только мы вернемся в Ниневию, мне ли не знать, как тебе сейчас нужны рабы, — заискивал перед кем-то Нерияху, сопровождая свои слова легкими ужимками.
«Вот-вот, так и будет вертеться как уж на сковороде, хоть на части его руби, а все равно ничего вам не даст», — подумал Гульят, незаметно вставая за спиной у казначея.
Раббилум Саси, самый крупный мужчина из этой пятерки — грузный, вечно обливающийся потом, но отнюдь не рыхлый — так искренне, так по-доброму посмотрел на еврея, что, кажется, не поверить ему было просто нельзя:
— Дорогой мой, уважаемый всеми нами Нерияху, ты же знаешь, что я люблю тебя, как брата! Так могу ли я предать нашу дружбу и подвести тебя? Кому, как не мне препоручить отправку рабов в Ниневию, если большая их часть все равно достанется мне? На рудниках скоро некому будет работать, у меня остались одни больные и дети.