— Там посмотри. Как ты ушел, его обозники с собой забрали.
— Опять в кости играть? — поморщился старый воин.
— Сам знаешь, я ему не указ, — Хавшаба словно извинялся перед другом.
— Ему никто не указ, — резко ответил тот и быстрым шагом пошел к секретному месту.
Кто из его детей был ему дороже? Он никогда не задумывался над такими сложными вопросами. Может быть, потому, что всегда находил в своих детях самое лучшее, данное им родителями, а может быть, потому, что так казалось проще закрыть глаза на их недостатки. Но чего он не понимал, так это пагубной страсти своего сына. Сколько раз уже случалось: вернувшись из похода, Гиваргис оказывался ни с чем только из-за того, что не мог удержаться от игры. Семья у Шимшона была большая. Варда, Гиваргис, Арица и дочь Дияла были у него от покойной Махназ, его первой еще юношеской любви. Лишь после ее смерти он решился взять двух жен, да и то не сразу. Хемда родила ему Ниноса. Шели — Марона и двух дочерей. Гиваргис и Нинос, женившись, отделяться не стали, у обоих скоро появилась дети: пятеро у одного, двое у другого, отчего дом стал напоминать растревоженный улей.
«Но уж лучше бы он жил самостоятельно», — сердился Шимшон, думая о том, что опять придется сориться с сыном, наставляя его на праведный путь.
На этот раз повезло им обоим. Одному — в игре, другому — в том, что он был избавлен от необходимости говорить обидные, хотя и справедливые слова.
Шимшон столкнулся с Гиваргисом, едва вошел в заросли.
По довольному лицу сына нетрудно было догадаться, что этот день оказался для него удачным.
— И здесь меня нашел, — беззлобно заметил сын.
— Ты мне нужен. Пойдем со мной, по дороге расскажу, — сухо сказал отец.
До города, где стояла армия, было не менее получаса пешком. Шимшон, по большей части, молчал. Лишь однажды, посмотрев на солнце, он заметил, что лето обещает быть жарким и сухим и дождей ждать не стоит. С ним такое уже случалось — как только останется с кем-нибудь из сыновей наедине, словно кто заставляет его в рот воды набрать. Наверное, потому, что понимал: они уже выросли, живут своим умом и что бы ты им ни твердил, все попусту.
А сын шел рядом и сокрушался только о том, что на последний кон он не поставил больше серебра: «Знать бы, что выпадет две шестерки подряд!».
Он все же ждал, что отец начнет учить его уму-разуму, мол, хватит играть, довольно нести семье убыток, и прочую чепуху, но родитель молчал, и это сбивало его с толку.
Этой зимой Гиваргису исполнилось тридцать, но выглядел он намного старше. Его курчавая черная борода успела покрыться инеем. Широкое плоское лицо было сильно обветрено, отчего кожа стала напоминать древесную кору. Серые, сильно прищуренные глаза смотрели всегда с вызовом. Изо всех сыновей Шимшона он единственный уступал отцу в росте, да еще почти на голову. И всю свою жизнь Гиваргис доказывал, что сильнее, бесстрашнее, выносливее, хитрее, удачливее своих братьев. Получалось лишь отчасти. Варда всегда одерживал верх в схватках, Арица брал смекалкой, Марона был бесстрашнее. Нинос же оказался удачливее. А как иначе можно объяснить его невероятную женитьбу на первой красавице в их квартале, которая отдала предпочтение этому заморышу, — уверял себя Гиваргис. Но в чем ему нельзя было отказать, так это в упорстве.
«Ничего, когда-нибудь я стану командиром кисира, и что вы все тогда скажете!» — сгоряча пообещал он как-то на домашнем празднике.
Шимшон почему-то вспомнил эти слова именно сейчас и подумал, что если у кого и есть шансы осуществить свою мечту, так это у него. Гиваргис уже сейчас был лучшим десятником, лучшим разведчиком и, скорей всего, станет сотником, когда отцу придется уйти со службы.
«Взять ту же историю с этой рабыней, — размышлял отец. — Варда, что бы он там ни говорил, а растаял. Мягок он слишком для сотника. Далеко ему до Гиваргиса, ой как далеко».
Шимшон рассказал сыну о поручении Гульята, только когда они вошли в город, при этом ни словом не обмолвившись об Ашшур-ахи-каре, и, прощаясь, напутствовал:
— Не геройствуй. Туртан хочет знать, в каком направлении они отправились. Как убедишься, куда едут, тут же поворачивай назад.
***
С Арад-Сином отправились десять человек. Провизии — солонины и овсяных лепешек — взяли на четыре дня. Воды же по одной фляге, ведь в пути все равно надо было останавливаться, поить лошадей. Выехав в сторону Ниневии, они вскоре повернули на север, сделали круг и поскакали на восток, туда же, куда ушла разведка Гульята. К концу дня, когда степь осталась за спиной, а справа и слева поднялись покрытые густым лесом горы, им удалось обнаружить следы разведчиков, нагнать их и приблизиться на расстояние, которое при желании можно было преодолеть за полчаса езды. Арад-Син подозвал Фархада, своего десятника, рослого сурового ветерана со шрамом через все лицо с правой стороны.